В тот же вечер Еремей уехал, а шустрый Павел выскользнул и осторожно прибежал к Ермолину, где тогда лежал больной Семен Павлович, вызвал старого Сидора и сказал ему:
— Еремея сейчас в усадьбу ирод наш послал. Переезжать туда навовсе собирается.
Старик тряхнул головой.
— Пусть! Не надолго уедет. Лишь бы барину нашему Бог здоровьице дал!
— Подай ему Господи! — повторил за ним и Павлушка.
— Ну, а еще что?
— Да сейчас только и есть. Как поедем, я прибегу сказать!
— Прибеги, Павлуша, прибеги! Да еще вот что: староста-то там у нас грамотный. Так ты к нему ходи да нам отписки давай: как и что. Понял?
— Чего не понять? Прощенья просим, Сидор Карпович!
Семен Павлович медленно выздоравливал, а Дмитрий Власьевич спешно собирался в дорогу. Его слуги складывали вещи, увязывали узлы, упаковывали мебель, а сам он ходил по комнатам и улыбался, думая о своей беспечной жизни. Вот он женится на Маше и тогда что ему? Черт не брат!.. Богат, обеспечен, женат на любимой девушке. Ха-ха-ха! И никакого не сделано преступления. Он даже рад, что отравление не удалось. Ведь теперь его брата нет в живых по указу самого императора! Ха-ха-ха!
— Кх, кх! — послышалось позади него, и он быстро обернулся.
— Честь имею! — сказал сладким голосом Воронов, который стоял в дверях и, потирая потные красные руки, неуклюже кланялся своим чурбанообразным туловищем.
— А! Дмитрий Авдеевич! — небрежно сказал Брыков. — Чего тебе?
Воронов сделал два крадущихся шага к нему и, обнажив улыбкой черные корешки вместо зубов, сказал:
— Кх, кх! Прослышал я, что в отъезд собираетесь?
— Да! Что мне тут делать?
— Кх, кх! — Воронов усиленно стал тереть руки, словно мыл их мылом. — А как же насчет меня, насчет то есть расплаты со мною?.. А?..
Дмитрий нахмурился. Никогда он не был охотником платить, а теперь, когда стал богат, еще менее.
— Какая расплата? — мрачно сказал он. — Я, кажется, с тобою в расчете.
— Шутить изволите! — пробормотал Воронов. — Ведь мы уговорились тогда еще при Сергее Ипполитовиче с вами!
— Не помню! — тряхнул головой Дмитрий. — Да и кроме всего ведь ты с меня полтысячи рублей получил?
Воронов весь съежился, и его лицо перестало улыбаться.
— Так рассуждать изволите? Да ведь эти пятьсот рублей я для ускорения дела вашего все роздал и своих еще не видел; ведь я вам из-за процента работал, а не ради спасения! У меня жена есть!
— Да мне-то что? — грубо сказал Дмитрий. — Я дал пятьсот и все тут! Не именье же мне тебе подарить!
— Ах, вы так? Кх, кх… — бледнея и теряясь, сказал Воронов. — Ну-с, так я…
— Ты еще грозить мне? — Дмитрий вспыхнул и поднял руку. — Вон, приказная душа, а не то…
Но угрозу повторять не было нужды. Воронов съежился и зайцем стрельнул в двери.
Дмитрий перевел дух и усмехнулся:
— Дурак тоже! Думал с кого сорвать!
В это мгновение в открытое окно просунулась голова Воронова.
— Вы меня вспомните! — произнес он и тотчас же исчез.
Дмитрий погрозил на окно кулаком и успокоился.
Через три дня он уже был в деревне, в том Брыкове, где провел со своим братом и детство, и юность. Он тотчас поставил Еремея у себя дворецким, назначил другого старосту и определил наказания за всякий даже маленький проступок.
— На глазах жить будете! Спуска не дам! — погрозил он оробевшим мужикам.
Недалеко от его усадьбы стоял охотничий домик, и он, предназначив его для Федулова с дочерью, торопливо стал прибирать его к их приезду.
Недели три провел он в томительном ожидании. Наконец по дороге показался возок, и Дмитрий встретил Федуловых.
Маша даже не взглянула на него и походила на приговоренную к смерти. Дмитрий насильно поцеловал ее руку, злобно думая, что она «обойдется». Федулов поцеловался с ним, выйдя из возка, и сказал вместо приветствия вполголоса:
— Слышь, Семен-то выздоровел и в Питер укатил, к царю прямо.
Дмитрий вздрогнул и побледнел.
— Помирись с Вороновым, — сказал Федулов, — он все дело обмозгует. Беда ведь, коли Семену успех будет!..
XV
Капитан семеновского полка
Еще черти, как говорится, на кулачках не дрались, как угрюмый хохол, денщик Ивашка, стал будить своего барина, капитана семеновского полка Башилова. Молодой человек не хотел подыматься и мычал, брыкаясь ногами, но флегматичный Ивашка методически встряхивал его за плечо и повторял:
— Ваше благородие, подыматься пора! Ученье скоро.
— У, черт тебе дядька! — выругался Башилов и наконец раскрыл глаза, но тут же мысль о строгой дисциплине мелькнула в его голове и он, быстро сев на узкой постели, тревожно спросил: — Что? Не проспал я?
— А як же! — ответил Ивашка. — Я же будил-будил, толкал-толкал!
— Который час?
— У все четыре!
Башилов вскочил как ужаленный.
— Ах, ты, скверная образина, — закричал он хриплым голосом, — хохол неумытый! Как же я поспею теперь? Одеваться! Живо!