Северный богатырь. Живой мертвец

— Эй! — закричал он, выходя из комнаты — Где смотритель? Что же чай? Где же лошади?

— Ты очень не шуми тут, — спокойно ответил ему смотритель, вдруг появляясь из соседней каморки, — самовара нет и чая не будет, а что до лошадей, так еще обождать надо. Вот обратный вернется и поедешь!

Брыков вспыхнул и поднял руку для удара.

— С кем говоришь ты! — воскликнул он.

— С дворовым! — грубо ответил смотритель и, зорко осмотрев Брыкова, прибавил: — А может, и того хуже!

Семен Павлович невольно отшатнулся и замолчал.

— Ты уж оставь их, батюшка, — шепнул ему Сидор, — смотри, еще в беду попадешь.

Брыков смущенный вернулся в комнату и решил терпеливо ждать.

Смотритель в злобной радости заставил его прождать часов шесть и наконец отпустил, предварительно ворча:

— Всякая челядь еще командовать хочет! Жирно будет!

И так было почти на каждой станции. Едва смотритель заглядывал в подорожную, как тотчас менял свое обращение.

Это несказанно мучило Брыкова, воспитанного в тогдашних традициях богатого дворянства. Сколько раз он расправлялся с этим народом нагайкой, и вдруг они с презрением шельмуют его, как крепостного.

Но случалось, что иной смотритель, пораженный несоответствием его манер и замашек с подорожной и еще более отношением к нему Сидора, начинал чинить ему допрос, расспрашивая его о господах, прошлом и его надобностях в Петербурге.

Это бывало еще мучительнее для Брыкова. Он не раз попался бы или затеял бы шумную историю, если бы не его старый слуга, который искусно выручал его из этих неприятностей. Он сам вступал в беседу со «следователем» и ловко отвечал на его вопросы, а по дороге обыкновенно наставлял Брыкова.

— Нетто так можно? — говорил он с укором. — Теперь, чем к Питеру ближе, тем все опасливей, а вы ишь так и рвете. А вдруг иной скажет: «Сем-ка я к исправнику! Какой-такой дворовый?»

— И лучше! Я просто глупость сделал, что так поехал.

— A-то как иначе? Мертвецом?

— Мертвецом!

— Да нас тогда в кандалы закуют, вот что. Нетто кто поверит, что это вы и есть мертвец-то! И-их, батюшка! Говорите вы неподобное. Нет, уж вы, батюшка, смиритесь!

И Семен Павлович смирялся, дожидаясь на станциях иногда целыми днями потому только, что смотритель боялся приезда более важных лиц, чем простой дворовый, и удерживал для них лошадей.

Нередко случалось, что на глазах Брыкова разбирали все тройки. Какой-нибудь помещик, купец, не говоря уже о военных, — все получали лошадей раньше его. Он злился, бессильно сжимал кулаки и… поневоле терпел.

На одной из станций, уже переехав Тверь, Брыков дожидался лошадей, как вдруг к конторе лихо подкатила тройка, и из тележки быстро выскочил высокий, смуглый, красивый офицер.

— Лошадей! — отрывисто приказал он.

Смотритель поклонился чуть не до земли и развел руками.

— Не велите казнить, ваше благородие, ни одной лошадки свободной нет. Все в разгоне!

Офицер ответил обычное ругательство и вошел в комнату. Увидев Брыкова, он окинул его быстрым взглядом и, видимо довольный осмотром, поклонился ему.

Брыков, зная по опыту, как опасны для него теперь знакомства, ответил учтиво, но холодно и поднялся выйти из горницы, как вдруг офицер сказал ему мягким голосом:

— А позвольте узнать, сударь, не служили ли вы в Москве в военной службе?

Семен Павлович вздрогнул, но тотчас оправился.

— Изволите ошибаться, — ответил он, — я — дворовый человек дворянина Ермолина!

Офицер изумленно взглянул и смущенно произнес: «Никогда не поверил бы!», а потом позвал к себе слуг, двух коренастых малороссов, и велел им подать себе на стол закуску и самовар. Те быстро исполнили его приказания. Офицер сел за стол и с открытым лицом обратился к Брыкову.

— Не откажись, милый человек, разделить со мною хлеб-соль! — сказал он, — хоть ты и дворовый, но сдается мне, что что-то не так это! Ну, да мне все равно, — быстро произнес он, заметя смущение Брыкова, — я только ради компании! Милости просим!

Семену Павловичу нельзя было отказаться, и он сел с офицером. Что-то знакомое показалось ему в чертах последнего, но он не мог припомнить, где и когда видел его.

Офицер радушно угостил его, и вскоре между ними завязалась непринужденная беседа. Брыков боялся говорить о себе и больше говорил о Ермолине, как о своем господине, и о драгунском полке, а офицер рассказывал ему, как был в Киеве, видел родной дом, ездил по своим имениям. Брыков чувствовал, что этот офицер представлял собою какое-то влиятельное лицо.

— Тройка заложена! — доложил смотритель спустя добрых три часа.

Офицер встал, протянул Брыкову руку и смеясь сказал:

— Теперь меня не обманете! Вы — барин, а не дворовый! Ну, да мне ваших тайн не надо!..

Брыков смутился и что-то невнятно пробормотал.

— Ну, ну, — ответил офицер, — всего доброго! В Петербурге, может быть, свидимся! — и, кивнув Брыкову, он вышел из горницы.

— Кто это? — спросил Семен Павлович, когда тройка отъехала.

Смотритель, пожав плечами, ответил:

— Офицер! Полковник Грузинов.

— Грузинов! — воскликнул Брыков и с досадой хлопнул себя по лбу.