Северный Часовой и другие сюжеты

Если вы думаете, что молодой человек с навсегда закрытыми глазами только и делал, что учился новому, то ошибаетесь. Он жил полной жизнью во всех смыслах. Например, испытал тяжелую любовную драму.

Ерошенко всегда, в любой стране, дружил с выдающимися людьми. Яркие личности, как известно, тянутся друг к другу. В десятых годах ХХ века в Японии, как и везде, самыми яркими людьми были интеллектуалы левых убеждений – по большей части, анархистских. В одну анархистку (ее звали Итико Камитика) Ерошенко сильно влюбился.

Я думаю, что любовь слепого человека должна быть более зрячей, чем обычная, которая слишком фиксируется на внешности. Итико Камитика была одной из самых интересных японок ХХ века. Смелая, верящая в светлое будущее, она потом станет депутатом парламента (от левых, конечно), в пятидесятые годы добьется запрета проституции, проживет на свете чуть ли не сто лет. Но в 1916 году она была молодой и страстной. Любила не слепого эсперантиста, а красивого анархиста Сакаэ Осуги. Тот же любил совсем другую девушку (и тоже анархистку), Ноэ Ито.

Анархистские страсти: Итико, Сакаэ и Ноэ

Любовный четырехугольник до добра не довел. Итико пырнула изменщика ножом и села в тюрьму. Сакаэ Осуги выжил, но через несколько лет его и Ноэ убили жандармы…

А Василий Ерошенко еще до всех этих печальных событий с разбитым сердцем уехал за моря. Про Японию он скажет: «Слишком мало земли и слишком много счастья». (Формулировка, над которой я надолго задумался. Слишком много счастья? Может быть.)

Когда говоришь про Василия Ерошенко, начинаешь захлебываться. Человек прожил на свете всего 62 года, а уместил будто десять жизней. Не буду всё пересказывать – очень длинно получится.

Но не могу не описать вторую половину этих странствий. Побывав всюду и всё попробовав (хоть ничего и не увидев), Ерошенко вернулся в Россию, которая к тому времени стала советской. Он же был сказочник, он не мог не увлечься коммунистической идеей.

Суровая Родина приняла сказочника в свои стальные объятья и уже больше не выпустила. То, как свободный человек жил в несвободной стране, – отдельный сюжет. Вокруг него постепенно выводили под корень всех интересных людей: идеалистических борцов за светлое будущее, эсперантистов, путешественников, альпинистов. Остались одни неинтересные и те, что замаскировались под неинтересных. Ерошенко уцелел чудом – только благодаря своему инвалидству (но по допросам, конечно, помотали).

Однако он продолжал искать новое и будучи запертым внутри железного занавеса. Жил на Чукотке, где освоил местный язык, научился управлять нартами вслепую и охотиться на слух (уж не знаю, как это). Жил в Туркмении, разработал туркменский вариант брайлевской письменности. Учил незрячих детей – сначала в Кушке, потом в Ташкенте.

Когда узнал, что смертельно болен, отправился в прощальное путешествие по стране и успел осуществить еще одну давнюю мечту – побродил по якутской тайге.

Умирать вернулся в родную деревню, где когда-то видел небо с голубями. Его записи и архивы пропали, изъятые компетентными органами во время многочисленных дознаний. Самого Василия Ерошенко на родине забыли, да в общем никогда и не знали. Вспомнили только посмертно, через много лет.

Но вот что я вам скажу. Как мысли черные ко мне придут – ну там, жизнь не нравится или мелкие проблемы со здоровьем, – я вспоминаю про Василия Ерошенко, и мне делается стыдно.

Памятник В. Я. Ярошенко в селе Обуховка Белгородской области

Две гениальности

23.10.2013

В свое время мы с Петром Вайлем – а это был один из самых умных людей, которых мне довелось знать, – много спорили о природе гениальности. Так и не договорились.

У Вайля была формула, которая ему очень нравилась: гений – это талант, помноженный на масштаб личности. Думаю, Петю попутала дружба с Иосифом Бродским, который был и талант, и личность.

Мне же кажется, что гений – нечто совсем иное. Конечно, когда одаренный человек оказывается еще и, извините за изжеванное выражение, «человеком с большой буквы», это майский день, именины сердца. Чехов там, Лев Толстой, Марк Аврелий (у каждого из нас свои любимцы).

Но история знает сколько угодно случаев, когда гениальность доставалась людям, которые во всех остальных отношениях были скверноватыми, или ужасными, или того хуже – ничтожными.

Все обожают цитировать письмо Пушкина Вяземскому про утерянные записки Байрона: «Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок – не так, как вы, – иначе».

К сожалению, мал и мерзок именно ТАК. И даже хуже, потому что, ведя себя ничтожно, гений роняет в грязь королевскую мантию, которой его наградили судьба или Бог (если верите в Бога).