Северный гамбит

Господи, помилуй! Там черт ноги переломает: сплошные скалы, высотой, как Эмпайр Стейт в Нью-Йорке, и никаких дорог, только тропки какие-то, и так вверх-вниз. И всё на себе тащить. И вниз как бы не труднее, чем вверх, чтобы не сверзиться! Ладно я, тридцатилетний старичок уже, так у молодых парней языки на плечах были, как у загнанных лошадок. Мне, правда, повезло, что оказался в арьергарде как-то незаметно, а впереди несколько раз слышалась стрельба, и даже гранаты рвались. Говорили, что немцы за нами следят: выстрелят — и отступят. Наши тоже стреляли, во что попало — жить-то хочется! Шли долго. С моря тоже стрельба, а мы всё топаем по этим чертовым горам, наверное, по миле в час. И вдруг очередной обрыв вниз, за ним вода. Мы на острове, что ли?!

Лейтенант скомандовал по берегу в стороны искать, может, не остров всё же? Мне повезло — не ноги бить, а связь устанавливать. Лейтенант доложил: «Плацдарм захвачен, противник отступает, продолжаем продвижение вперед». Тут справа стрельба, мы туда потянулись. Не остров оказался, слава Господу — перешеек впереди, за ним земля. Вот только перешеек низкий и совершенно открытый, а за ним где-то в скалах немецкий дот. И уже десяток наших мертвыми валяются, а все прочие залегли и куда-то стреляют.

Немцев там было, судя по стрельбе, до взвода. Два пулемета и винтовки. И еще миномет был — как наши стали накапливаться в лощине, их накрыло. Убитых еще десятка полтора, раненых вдвое больше, а что мы с ранеными будем делать, у нас же только ротный санитар! Перевязали, положили в укромном месте, и всё — эвакуировать не на чем и некуда. Стреляем, немцы в ответ. У нас еще троих зацепило, надеюсь, что у немцев больше — у нас же, наверное, полторы сотни стволов работало и десяток пулеметов. А на перешеек полезли — снова пулемет, и опять потери. Я ж говорю, там дот был, амбразура лишь в узком секторе видна, но как раз в том, в котором перешеек, а с боков не подавишь никак. Да еще проволока была там в самом узком месте, и сказали — мины-противопехотки. Как пройти?

Лейтенант снова к рации. Чудо первое — связь всё еще есть. Чудо второе — с тем, кем надо. Чудо третье — обещали помочь авиацией. Чудо четвертое — прилетели и нас нашли. Лучше б не находили! Шесть «донтлессов», несмотря на условленные наши сигналы ракетами, положили бомбы не только по немцам, но и в воду, и по нашему берегу тоже! Еще десяток убитых и раненых, — а немцы всё стреляют. Правда, бьет у них теперь лишь один пулемет, но как раз тот, самый опасный. Наших на перешейке уже с полсотни трупов лежит!

После последней атаки нас прибавилось — когда сзади еще наши подтянулись. Так что теперь почти целый батальон, и капитан какой-то за старшего, на нашего лейтенанта орет: «Отчего встали? С кучкой немцев справиться не можете, трусы?!» Попробовали — откатились, опять кровью умывшись. И наш лейтенант погиб — со всеми шел, пуля в голову. Не мучился хоть, и то хорошо.

Стемнело уже. Мы еще раз попробовали, в надежде, что не увидит. Тихо к проволоке подползли, стали резать. Так у немцев, оказывается, там рыболовные крючки на стальных поводках подвешены и пустые консервные банки — всё загремело, снова ракеты в воздух, и пулемет ударил. Мы все назад — что делать?

А холодно! И огонь не развести, и не согреться, и не приготовить — про немецкие минометы все помнят. Кое-как подкрепились сухими пайками, и спать.

Злые, невыспавшиеся, голодные, замерзшие, под утро снова пошли. Капитан — зверь, но сообразил: у кого-то из саперов дымовая шашка оказалась. Снова подползли, зажгли, стали проволоку резать (и кажется, еще елового лапника собрали, чтобы горело и дым был). И хорошо, сэр, что я, как радист, со всеми не пошел! Потому что пулемет в дым бил вслепую, но места там мало, в кого-то всё равно попадал. А наши парни бежали и ползли через перешеек, и лезли вверх — когда закончилось, у проволоки всё было телами завалено. А наверху действительно немецкая позиция в скалах была, и там всего один немец у пулемета — его в спину убили, он так и стрелял до последнего. И еще двенадцать мертвых мы нашли: пятерых прямо в окопах, а семерых аккуратно уложенными в лощине. Вроде трое еще живыми были, раненые, их наши парни штыками добили, обозленные за потери. Еще был миномет без мин, и второй пулемет поврежденный. А тот, кто у пулемета был, жаль, что подох! Ну, мы его и мертвого привязали, чтобы алабамский театр устроить — наше американское национальное развлечение. Этот немец уже старый был, седой, с нашивками — наверное, сержант — на мундире какие-то значки и кресты. Железный сначала Вильямс из моего взвода хотел взять, но после разглядел, что на нем W.1914 выбито, и интерес потерял — значит, с той еще войны, у нас такие побрякушки в антикварных лавках продавались. Кстати, вот он, сэр, не желаете купить сувенир на память — сто долларов всего!