Северный модерн: образ, символ, знак

«Во тьме лесов живут нечестивые звери и птицы; глаза их сверкают жаждой крови, у них страшные челюсти, жуткие блестящие клыки или острые клювы. Их цепкие когти готовы вонзиться в горло жертвы. …Там живут волки, которые выходят по ночам из своего логова… Там живет рысь, которую в народе кличут омроча, потому что в лесу, по крайней мере, опасно называть ее настоящим именем. …Там живет филин, который ухает в сумраке ночи. Стоит его подразнить, как он с шумом и свистом налетит на своих широких крыльях и выклюет тебе глаза. Ведь филин – вовсе не настоящая птица, а нечистая сила… И еще там живет самый страшный изо всех лесных зверей – медведь, обладающий силой двенадцати дюжих молодцов… Можно ли удивляться тому, что дети не спят по ночам, дрожа от страха при одной мысли об этом злобном звере, которого охраняют злые духи? …Страх – всесильный колдун! Он сидит в сумраке леса, напевая в уши людям волшебные песни, от которых леденеют их сердца. Эти песни вселяют немой ужас, омрачающий жизнь и затуманивающий прелестную улыбку окрестных ландшафтов. Природа кажется, исполненной злобы, подобно спящей змее».74

Далее писательница откровенно признается:

«Уж я-то знаю, как велика власть страха. …Я не раз испытала, как его железная рука сжимает мне сердце».75

«Волк» на фасаде здания на Широкой улице… «Рысь», притаившаяся на углу, в левом крыле дома И-А. Лидваль на Каменноостровском проспекте… «Филины» и «совы», полюбившиеся архитекторам дореволюционного Петербурга… Какие мысли пробуждает эта аналогия!?

Чувство женского страха… Всегда ли оно было искренним? Не превращалось ли оно иногда в иронию или насмешку?

Обратимся еще к одному, пожалуй, не менее яркому произведению «северного модерна» – дому Е.К.Барсовой на Кронверкском проспекте. Жена сенатора заказала здание, со сдаваемыми по найму квартирами для респектабельных жильцов, у архитектора Е. Морозова в 1911 году. Работая над образом постройки, зодчий принял во внимание его местоположение в городской среде. Главный фасад, ориентированный в сторону Кронверкского парка, получил характерное оформление в стилистике «природных мотивов», с разнообразными по очертаниям проемами. Нижние этажи были облицованы грубо стесанными глыбами серого гранита и стеатита, положенными неровными рядами, с нарочитой небрежностью. Входные порталы, ассоциативно, могли напоминать «естественные» каменные гроты. В композиции фасада присутствовала «легкая» асимметрия – прямоугольному эркеру-башне с пирамидальным завершением (ныне, утраченным), в правом углу, соответствовал с другой стороны, выступающий из плоскости стены полукруглый эркер. Центр здания, напротив, был оставлен зодчим плоскостным, что позволило ему лучше подчеркнуть пластические акценты. Венчающие постройку срезанные щипцы с мелкими окнами стали, в определенном смысле, «репликой» на стоящий неподалеку элегантный доходный дом Иды-Амалии Лидваль.

Маска лешего под балконом

Органичному построению внешних форм соответствует и специфический наружный декор, выдержанный в традициях «северного модерна». Из-под балкона неожиданно «появляются» маски леших с открытыми ртами. Их горельефные изображения столь натуралистичны, что невольно создают ощущение, что они, и вправду, способны закричать, испугать зазевавшегося прохожего. Тут же, рядом, присутствует и типичная для петербургских фасадов сова, исполненная в технике «контррельефа». Она тоже будто бы спряталась, но готова в любую минуту откликнуться на призывный зов «лесного царя». Вспоминаются строки из поэмы Ф. Глинки «Карелия»:

Тут только слышен крик гагар,

Да чей-то голос вечерамиВыходит гулом из лесов.В народе говорят: «То леший!..»И стая филинов и сов

Перекликается…

76