Северный шторм

«Мы не отвергаем помощь тех, кто хочет идти с нами, пусть даже их вера недостаточно сильна, – говорил Торвальд. – В конце концов, только Видар вправе решать, кто достоин, а кто – нет, пройти через ворота Вальгирд».

Благодаря лояльности Вороньего Когтя к добровольцам их поток не иссякал. Гласу Господнему сегодня приходилось лишь мечтать о подобной «неистребимой» армии.

Открытые норманнам местными горцами объездные пути были извилисты, но преодолимы. Раньше по этим заброшенным дорогам путешествовали торговцы, которые не желали платить пошлину за проезд по государственной трассе, либо байкеры. Там, где умудрялись пробираться они, мощный транспорт северян также мог проехать. Гусеничные гаубицы при необходимости тянули на буксире свои неповоротливые тягачи, а «Радгриды» – остальную, не предназначенную для горных дорог технику. Едва дозорная группа натыкалась на серьезное препятствие, колонна тут же сворачивала с Торгового Пути и двигалась за знающими местность проводниками. Обойдя стороной непроходимый участок, Торвальд выслушивал дальнейшие рекомендации проводников и решал, возвращаться ему на Путь или продолжать следовать по объездной дороге, поскольку часто в первом случае была высокая вероятность наткнуться на очередную преграду.

За время перехода через Альпы норманны потеряли больше транспорта, чем за весь путь от Роттердама до Берна. Водители «Радгридов», «Ротатосков» и прочей техники роняли ее с обрывов, сжигали двигатели на крутых подъемах, пропарывали колеса об острые камни, становились жертвами рукотворных обвалов, коварных выстрелов из засад и многих других плохо предсказуемых бедствий. В назидание беспечным ездокам Вороний Коготь даже расстрелял двух горе-водителей, утопивших случайно в горной реке грузовик и трофейную пушку. Но это не помогло – аварии случались практически ежечасно. Стальная змея ползла на юг и оставляла за собой неизбежный след из сброшенных чешуек. С техники, не подлежащей оперативному ремонту, снималось оружие и ценные детали, сливалось горючее, а все остальное безжалостно уничтожалось. Грингсон рвал и метал, однако смирился с тем, что казнями нерадивых дружинников делу не помочь – горы коварны, и даже опытный водитель может рано или поздно допустить фатальную ошибку.

Зато, когда на исходе четвертого дня озлобленные и вымотанные до предела норманны вышли в долину реки По, они были вознаграждены прекрасной погодой и обилием широких ровных дорог, коими всегда славилась главная епархия Святой Европы. Идиллию нарушали только клубы дыма на горизонте – это пылал Милан, подожженный отступающими Защитниками Веры.

– Глупый пес-Пророк начал кусать собственный хвост! – расхохотался Вороний Коготь, глядя издалека на горящий город. Действительно, иначе, как жестом отчаяния, этот пожар назвать было нельзя. Еще в Мангейме Грингсон дал понять, что он не уничтожает покинутые города. Торвальд оставил в относительной целости и Берн, где сгорела дотла лишь военная Академия и прилегающие к ней здания.

Спустившись с гор, войско «башмачников» совершило короткий марш и стало лагерем на берегу По. Дружинникам требовался отдых, технике – ремонт перед последним рывком, да и сам конунг выглядел мрачным и разбитым.

Два дня задержки ничего не решали. Ватикан давно был готов к осаде, и Вороний Коготь не тешил себя надеждами взять столицу с ходу. Торвальд обладал достаточной информацией об оборонительных сооружениях Божественной Цитадели, знал принцип работы ее легендарных механических ворот и план города. Этими сведениями Грингсона тоже снабдили перебежчики, намеренные получить из ватиканских сокровищниц солидную компенсацию за все обиды, причиненные Пророком. Грингсон полагал, что он готов к штурму Цитадели, какими бы сюрпризами она конунга ни встретила. Поэтому, дав дружинам и себе долгожданный отдых, Торвальд заодно собирался поразмыслить в спокойной обстановке над тем, с какого бока ему вгрызться в это крепкое спелое яблоко, чтобы ненароком не обломать о него зубы.