Северный шторм

– Все в порядке, братья, – успокоил Торвальд собратьев, положив руку на плечо датчанину. – Это я распорядился не разоружать наших дорогих гостей. Что подумал бы обо мне Стрелок Хенриксон, отними я у него его пистолеты? Неужели вы хотите, чтобы русские сочли нас за трусов, что дрожат за свои жалкие жизни? Гардарика нам не враг, а значит, мы можем доверять друг другу. Разве я не прав, господин фон Циммер?

– Вы абсолютно правы, многоуважаемый дроттин, – поспешил уверить Грингсона Конрад. – И чтобы сохранить это обоюдостороннее доверие, Совет Российских Князей направил меня к вам с дипломатическим поручением, поскольку в отношениях между нашими странами возникла небольшая накладка. Я надеюсь, форинг Эрлингсон уже сообщил вам о причине нашего визита?..

В отличие от коменданта Базеля, конунг не стал становиться в позу и оправдываться, почему он не известил российские власти о целях своей вероломной политики. Мы были лишь посредниками, поэтому Грингсон вообще не утруждал себя какими-либо оправданиями. Взяв у коротышки послание Совета Князей, Вороний Коготь распечатал конверт, неторопливо прочел документ, задумчиво пригладил бороду, после чего передал бумаги Фенриру, а тот, прочитав, пустил их дальше, по кругу. Норманны жили по законам боевого братства, и у них не было секретов друг от друга.

Лица прочитавших послание ярлов оставались невозмутимыми. Никаких споров и возмущений не возникло – мысли усталых дружинников были заняты совершенно другими заботами, чтобы отвлекаться на обсуждение незначительного, на фоне прочих, вопроса. По единодушному мнению присутствующих, что высказал последний ознакомившийся с документом ярл, проблема не стоила и выеденного яйца. Послы Гардарики требуют объяснений? Что ж, раз дроттин эту кашу заварил, вот пусть он и объясняется с Советом Российских Князей.

– Вам необходим письменный ответ? – уточнил Торвальд. Видимо, на всякий случай – вряд ли форинг Эрлингсон забыл упомянуть в радиопереговорах с конунгом об этой детали. Фон Циммер подтвердил. – Хорошо, я напишу ответ завтра утром. Вы можете остановиться в моей палатке. Места хватит. Считайте себя моими почетными гостями и ни в чем себе не отказывайте.

Последнее, очевидно, означало, что послы могут пить вина столько, сколько в них влезет, так как, не имей мы второго поручения, больше нам здесь до утра заниматься было решительно нечем.

Конрад Фридрихович намеренно не заводил речь о княжеском сыне. И правильно: во избежание ненужных подозрений, нам не стоило проявлять по этому поводу чересчур активный интерес. Однако Вороний Коготь был далеко не глуп и задолго до нашего появления догадался, какой еще вопрос затронут российские дипломаты при встрече.

«Проклятье! – внезапно осенило меня. – А ведь Грингсон наверняка рассказал о нас Ярославу, и этот строптивец слинял на время нашего визита куда-нибудь подальше. Вот почему сопляк отсутствует на военном совете! Готов дать руки на отсечение, что так оно и есть!»

Хорошо, что я поклялся всего лишь мысленно, иначе в лучшем случае пришлось бы диктовать эти строки кому-то другому. А в худшем их бы вовсе не было, поскольку после той опрометчивой клятвы мои руки еще не раз выручали меня из беды. Когда нам была открыта причина отсутствия Ярослава, оказалось, что никто из нас даже не предвидел подобного исхода…

Военный совет плавно перешел в вечернюю трапезу. На ужин подавалось все то же самое, но в разогретом виде плюс мясная похлебка. Пустые ящики из-под патронов и снарядов, заменявшие в штабе норманнов всю мебель, были расставлены посреди палатки в один ряд, образовав большой и невысокий общий стол. За ним можно было расположиться хоть на корточках, хоть лежа. Нам были чужды спартанские принципы, и мы, на правах почетных гостей, сели на все те же ящики, коих после сооружения стола осталось в палатке очень мало.

Грингсон так и продолжал восседать на пивном бочонке, словно старый пират. И впрямь, напяль на конунга треуголку, воткни в ухо серьгу да посади на плечо попугая, и из Торвальда получился бы вылитый джентльмен удачи, сошедший со страниц романов обожаемого мной в юности Стивенсона. Иных пиратских атрибутов не потребовалось бы: ненаигранная суровость в облике Вороньего Когтя скрасила бы любые недостатки.

– Вас ведь послал ко мне Петербургский князь Сергей, не так ли? – спросил конунг фон Циммера и, получив утвердительный ответ, продолжил: – К сожалению, у меня для вашего князя плохие вести.

И примолк, наблюдая, как мы отреагируем на это заявление. Михаил так и замер с ложкой у раскрытого рта; Конрад вздрогнул, потупил взор и сцепил перед собой пальцы, будто приготовился к молитве, а я, готовясь к худшему, нервно стиснул кулаки. В тот момент мы считали, что плохая весть может быть для нас только одна. Однако то, о чем поведал нам Вороний Коготь, почему-то до сей поры никому из нас не приходило на ум. Оттого известие оказалось вдвойне неожиданным.