Через две недели они были выписаны из госпиталя и оба ехали в одну часть, Макушев добился перевода Волохова к себе. Полуторка нещадно трясла их по разбитой танками мерзлой дороге, но они, устроившись на мешках с ватниками, не горевали. Тепло и мягко, а главное — вместе. В прифронтовой полосе вечером машину остановили.
— Проверка документов, — услышал Волохов командный голос начальника патруля.
Что-то знакомое послышалось ему в этом голосе. Он толкнул в бок задремавшего друга:
— Подъем, проверка документов.
— Ну вот, только пригрелись, придется слазить, — заворчал Макушев, поднимаясь в кузове.
Они спрыгнули и, огибая машину, вышли к кабине, где начальник патруля проверял документы водителя и сидевшего в кабине штабиста. Патрульные стояли по бокам, держа на прицеле кабину.
— Прошу выйти из кабины, — потребовал начальник патруля.
— А что такое? — спросил недовольно штабной офицер.
— Вам придется проследовать с нами, у вас документ не совсем в порядке, — спокойно, но требовательно сказал начальник патруля. Его помощники передернули затворы автоматов.
Именно в этот момент Волохов вспомнил, чей это голос, и тут же, подходя к патрульным, радостно закричал:
— Товарищ лейтенант, Афанасьев, вы живы, это ж я, Волохов, рядовой, помните, вы меня на взвод поставили перед отходом…
Начальник патруля резко повернулся, и на его лице застыло выражение растерянности. Он узнал Волохова, но не обрадовался этому. Его рука потянулась к расстегнутой кобуре с пистолетом. Один из патрульных медленно, слишком медленно стал поворачиваться в их сторону. В его движении была какая-то скрытая угроза. Макушев заметил, это его насторожило. В воздухе повисло какое-то неуловимое напряжение. Что-то не так…
Волохов тоже застыл от того, что увидел, майорские малиновые петлицы никак не соответствовали личности ротного Афанасьева, он ведь был простой лейтенант, он же или погиб там у дороги, или попал в плен, а если жив, то… не может быть… А если это не он вовсе? Но это был именно он. Волохов замер в полудвижении и остановился. Он смотрел прямо в глаза своему ротному. Тот, не отрывая взгляда, медленно вынимал пистолет.
Пауза затянулась, и первым о том, что что-то идет не так, вернее, совсем не так, как должно быть, догадался Макушев. Он рванул из кобуры пистолет и саданул рукояткой в лицо одному из патрульных, который, разворачиваясь в их сторону, уже нажал на спуск своего ППШ. Очередь пришлась по дверце кабины и в небо, так как удар Макушева был страшной силы. С проломленным лбом он упал замертво. Прозвучал мгновенно и пистолетный выстрел — начальник патруля выстрелил во второго патрульного, не дав ему открыть огонь из автомата. Макушев не понял, в кого стрелял Афанасьев, и выстрелил в него, тот упал навзничь, кровь залила его лицо. Вол охов кинулся к нему. В кабине кричал раненый водитель, и Макушев, открыв дверцу кабины, вытащил его, положил на землю. Офицер выбрался из кабины и трясущимися руками пытался прикурить папиросу.
— Что это было? — спрашивал он Макушева.
— Пока не знаю, но они хотели нас шлепнуть. Это точно, — ответил Макушев, чиркнув зажигалкой.
Волохов прикурил папиросу, отошел в сторону и, взяв рукой снег, приложил его к лицу.
— Что там с этим? — спросил Макушев, закончив перевязку раненного в ногу водителя.
— Ранение в голову, надо в госпиталь.
— Иван, какой госпиталь, эта сволочь…
— Он убил одного из этих, иначе нам бы капец.
— Так это он? Я не видел. Давай я его перевяжу. Водилу тоже надо в госпиталь, много крови потерял. Товарищ майор, придется возвращаться, этих надо в госпиталь.
— Хорошо, хорошо, я сейчас. — Майор отошел от кустов и полез в кузов.
— Зачем в кузов, садитесь в кабину.
— Нет, я лучше здесь, на свежачке, так сказать.
— Хорошо, тогда принимайте раненых.
— Иван, что с этими делать будем?
— Оружие и документы заберем, доложим куда положено, а они и здесь полежат, не спортяца… надо будет, за ними приедут.
— Ну и добро, — согласился Степан.
Когда раненые были уложены в кузов к майору, Макушев сел за руль. Круто развернув грузовик, они тронулись в обратный путь. В госпитале оказались поздно ночью.
— Геннадий Васильевич, как этот майор в сознание придет, разрешите с ним поговорить, ну, это… до того, как им особисты займутся, — попросил военврача Волохов.
— Ранение тяжелое, вряд ли он вообще придет в сознание.
— Ротный он наш был, воевали вместе, понять хочу, почему он… в общем, не ясно мне, прошу, несколько минут.
— Ох, не положено это, сам знаешь. Да ладно, если до утра очнется, поговоришь. Ты это… как бы поохраняй его. А утром за ним уже приедут, позвонили.
— Благодарю, Васильич…
Уже светало, когда Афанасьев открыт глаза. Волохов дремал на стуле, привалившись к стене.
— Волохов… — прошептал Афанасьев.
Иван сразу проснулся.
— Как так получилось, сынок? — склонился к кровати раненого Волохов.