Вскоре он, связанный, угрюмо сидит на стуле, упершись взглядом в пол. Матросы обыскивают комнату, но ничего подозрительного не обнаруживают. Пока они возятся с Зиле, Акот прячет наган и патроны под себя. Матросы молодые, недавно приехали, и у них нет еще такого опыта, как у драгун. Они скорее взволнованы и напуганы, нежели озлоблены.
Даже не сразу соображают, что надо обыскать самого Зиле.
Они достают у него из внутреннего кармана старый ржавый бульдог, ножик, записную книжку с поддельными документами, грязный носовой платок и кусок заплесневевшего хлеба.
Вбегают еще двое. Они без винтовок. На всех пятерых оружие только у двух. Ехали за сеном. Им неправильно указали дорогу, и вот случайно забрели сюда.
В комнате воцаряется гнетущая тишина. Ильза как привстала с кровати при виде матросов, так и застыла, не шевелясь. Руки ее машинально теребят край передника. Подбородок заметно трясется. Она не сводит с Зиле плачущих глаз, а он такой спокойный и даже улыбается, подбадривая ее. Майя, будто оберегая Акота, сидит, скорчившись, у него в ногах, на постели. Акот бледен как мертвец. Только огромные глаза лихорадочно блестят да на груди высоко поднимается одеяло.
Матрос постарше присаживается к столу и разглядывает отобранные вещи.
— Рудольф Майзит… — читает он в паспорте и как-то недоверчиво смотрит на связанного. — Ты и есть?
Зиле безразлично кивает головой.
— Из лесных братьев, значит?
Зиле снова кивает. Потом, прерывая дальнейшие расспросы, вскидывает голову и говорит уверенно, чеканя и подчеркивая слова:
— Я вам ничего больше не скажу. Ведите меня к своему начальству, там я отвечу. Я из лесных братьев. Почему скрываюсь — объясню. Нечего было есть — вот я и пришел сюда поискать хлеба. А они не дают — скупые, как черти. Гонят да еще грозятся собак натравить.
— Ты сам угрожал им, — уверяет один из матросов. — Тот, что проехал мимо нас, кричал, что тут грабители.
— Коли добром не дают… — ворчит Зиле.
— Вас тут, наверно, немало по лесам шатается?
— Сначала было больше. Кого выловили, кто сам сбежал или замерз. Теперь я уж никого больше не встречаю… — Он видит, что перед ним новички, поэтому можно врать сколько влезет.
Все поднимаются.
— А это кто такой? — Старший кивает в сторону Акота.
— Мой сынок… — отвечает Ильза и бросается к кровати. — Его не трогайте!
Зиле переводит им. Ее сын. Вернулся из Маньчжурии. На войне ранен… Матросы верят.
Зиле выводят и сажают в розвальни. Его не толкают, не ругают. Конвоиры сами немного смущены.
Один из них садится за кучера. Те, что с винтовками, шагают сзади. Старший с пятым матросом идут впереди.
— Глупый вы народ — латыши. Вас тут горсточка, а лезете против всей России. — Закинув винтовку за плечо, матросы лениво плетутся сбоку и с сожалением поглядывают на арестованного.
— Не против России! — мрачно отзывается Зиле. — А против русского самодержавия и того ярма, которое с его помощью надели нам на шею бароны наши да помещики.
Зиле начинает объяснять матросам особое положение Прибалтики, политику самодержавия и его чиновников. Говорит о притеснениях со стороны баронов, о положении народа и его давней борьбе за свободу. Матросы, слушают с интересом. Те двое, что идут впереди, замедляют шаг, чтобы лучше слышать.
— Да… — задумчиво произносит один из них. — Значит, и здесь не лучше, чем в России. Осточертело народу спину гнуть в ярме, вот он и пробует голову поднять. А нам рассказывали совсем другое. Будто вы отрезаете убитым драгунам уши и носы…
— Это выдумки местных баронов и покорных им русских чиновников. Мы не звери и не дикари. Правда, мы пытались сражаться, и в бою погиб кое-кто из ваших. А теперь нас победили и вылавливают по лесам, как волков. Истребляют поодиночке. Ей-богу, братцы, не завидую я вам. Недостойна солдата такая работа.
Матрос почесывает затылок.
— Свинство… черт знает что. Заставляют таскаться по каким-то болотам да ловить людей, которые ничего плохого нам не сделали. Тьфу!..
— На вас такая же форма, какую носил лейтенант Шмидт. И есть среди вас люди, понимающие стремления народа к свободе.
— Эх, друг, да разве мы все на своем горбу не испытали…
Наступает молчание. Зиле что-то обдумывает, исподтишка наблюдая за конвоирами.
— Так как же, товарищи? Может, отпустите меня?
Видно, что и матросам пришло это в голову. Они молчат, посматривая на старшего. Тот сперва отмалчивается, потом качает головой.