Северный ветер

Дома Яна дожидается Мария, больная, исхудавшая, бледная. Обложенная подушками, теща сидит в кресле и, брезгливо щурясь, глядит на зятя. У нее всегда такое выражение лица, будто Ян повинен во всех ее болезнях и прочих несчастьях. А у него и так сердце сжимается от страха. Он раздражен, утомлен работой и бессонницей. Нервы окончательно сдали… И здесь он не находит ни опоры, ни утешения. Ян с досадой отворачивается, хватает шапку и идет во двор.

У колодца стоят Юзины ведра с водой. А ее самой нет. Он вспоминает, что уже несколько дней подряд в одно и то же время, вечером, он не раз замечал ее ведра оставленными здесь. Где же она сама? Ян подозрительно оглядывает низенькую прачечную и видит приотворенную дверь. Обычно ее открывают только в дни стирки. Ключ всегда висит в кухне на стене. Его почему-то особенно интригует Юзя. Приоткрытая дверь прачечной так и манит. Он возвращается на кухню. Ключа на месте нет. Взбудораженный столь необыкновенным открытием, спешит обратно.

Промерзшая дверь отворяется со скрипом. Из темноты навстречу ему выходит смущенная Юзя.

— Что ты тут делаешь? — начинает он грозно. Но, вглядевшись в румяное лицо с крепкими белыми зубами, увидав под накинутым на круглые плечи платком толстую светлую косу, смягчается. — Что ты тут делаешь? — повторяет он изменившимся, потеплевшим голосом. И когда литовка норовит проскользнуть мимо, он хватает ее за широкие плечи, прижимает к стене. — Ты, озорница! У тебя только шалости на уме!

Но Юзя нынче как-то особенно сдержанна и застенчива. Все увертывается от него и отворачивает голову.

— Барин… Барин… Пустите!

Ее неприступность пуще распаляет Яна. Он не сознает, чего именно хочет. Но ему приятно прижимать и не выпускать это молодое, сильное тело. И как будто ничего больше. Он обнимает Юзю еще крепче.

— Ах ты озорница!..

Но вдруг Ян чувствует, что кто-то сзади хватает его за шиворот и оттаскивает от Юзи. Испуганный и обозленный, он оборачивается. Перед ним стоит Витол — без винтовки и шашки урядника. Мыча что-то сквозь стиснутые зубы, Ян пытается вырваться. Память подсказывает, что нечто похожее он уже как-то раз испытал. Не успевает он разобраться в этом неприятном воспоминании, как раздается в ушах звон оплеухи. Удар по одной щеке, по другой… От боли даже темнеет в глазах, и руки беспомощно хватают воздух.

Ему непонятно, как он скова очутился за дверью. И опять припоминается, что нечто подобное он уже пережил. Но и эта мысль лишь мимоходом задевает его. Щеки пылают, перед глазами мелькают желтые круги, а сердце распирает бешеный гнев. Все затмевает одно чувство: страшное, невыносимое унижение и стыд. И мысль одна — отомстить, отомстить…

На кухне Юзя чистит поднос. Низко склонясь над столом, ничего не слышит и не замечает. Яна это еще больше раздражает. Отомстить, растоптать, стереть с лица земли… Накинув пальто, он бежит на станцию. Пройдя версты две, он чувствует, что гнев немного улегся. Однако Ян не собирается сразу возвращаться. Оскорбление слишком велико, чтобы забыть о нем или простить.

…Командир отряда драгун пока что устроился в вагоне третьего класса на запасном пути. В один конец вагона согнали арестованных, а в другом разместились офицер со своим помощником. Тут же и баронский сынок из озолского имения. В вагоне так натоплено, что дух захватывает, когда входишь. Чугунная печка снизу раскалена, а солдат все подбрасывает дрова и, когда больше уже не лезет, захлопывает дверцу. Тускло горит оплывший огарок свечи, прилепленный на кончике стола.

Барон пошел в другой конец вагона — к охране. Когда Ян здоровается и называет себя, офицер, перегнувшись через стол, не то в шутку, не то всерьез, кричит:

— Герр барон Вольф! Пожалуйста! Поглядите, тот ли это, за кого он себя выдает! Вы как сказали? Как вас зовут?

Яну приходится повторить все сначала. Бароненок нагло и пристально разглядывает его, как некий неодушевленный предмет, и, очевидно, не узнает. Ян вынужден предъявить документы. Офицер с бароном сличают его паспорт с какой-то бумажкой на столике. Переспрашивают, действительно ли его зовут Яном, а не Мартынем. И когда это наконец выяснено, пытаются дознаться, где теперь находится Мартынь Робежниек и когда его можно застать дома. Яну не хотелось бы рассказывать, но приходится отвечать на настойчивые расспросы. Он лжет, юлит, увертывается и в то же время понимает, что это навлекает на него подозрение. В водовороте лжи, страха и унижения его внезапно осеняет догадка: а вдруг и он сам в этом списке… И его уже не выпустят отсюда… Разве для подозрений и даже для ареста недостаточно того, что он брат Мартыня Робежниека. Мурашки пробегают по спине. С ума он спятил, что ли, когда шел сюда? Зачем его принесло? Зачем было лезть на рожон?