Северный ветер

В середине ноября Владимир Арефьев выписался из госпиталя и даже успел на несколько часов заскочить к своим. Пока он добирался, не узнал Москвы, пустой и холодной, с заклеенными крестами окнами и заложенными мешками с песком витринами магазинов. Ежи из кусков рельс и баррикады перегораживали широкие проспекты. Редкие прохожие, казалось, кутались, прячась не от холода, а от страха.

«Что же будет?» — висело в холодном воздухе, крутившем снежные вихри из мелкого, хрусткого от мороза снега. Этот снег забирался под воротник, таял и холодил шею.

Владимир прошел сквозь разом замолчавшую и расступившуюся при его приближении очередь у продмага и свернул в проулок к своему дому.

Радости-то было! Все суетились, пытаясь хоть как-то угодить фронтовику. Владимир рассказывал о том, как шли бои, рассказывал честно, без утайки. О том, что немец сильнее и умнее воюет, о том, что оборона Москвы держится на каком-то чуде, на огромных потерях и невероятном мужестве людей, почти безоружных и в большинстве своем необученных. Обрадовал Марию вестью о Степане, она не знала, где он, что с ним. Объявили воздушную тревогу, завыли сирены, они не пошли в бомбоубежище, никто. Это не понравилось Владимиру, и на его вопрос он получил ответ: ежели суждено погибнуть, не спрячешься, а не суждено, то и дом цел будет.

— Да, железная у вас логика, родители мои драгоценные… — только и сказал Владимир. До него не сразу дошло, что отец в инвалидном кресле и бомбоубежище для него недоступно. Он не знал, что это решение было принято его матерью и Марией один раз и навсегда, несмотря на мнение отца.

«Что же будет?» Этот вопрос витал в воздухе. Да, прошел парад седьмого ноября, но немец продолжал наступать, кое-где подошел уже на двадцать пять километров к городу. Об этом не сообщали, но артиллерийская канонада говорила сама за себя. Немцы обстреливали из орудий пригороды, люди бежали из Подмосковья, из самой Москвы, несмотря на все усилия партийно-советских органов.

У них, у органов власти, был свой план. План обороны столицы. Без населения он был невыполним, если был выполним вообще. Пока население в городе, будут ополченцы, и они будут стоять насмерть. Превратить город в неприступную крепость без населения невозможно, кто-то должен строить оборонительные сооружения, копать траншеи и замуровывать окна домов, превращая их в амбразуры. Нельзя выпускать народ из Москвы, ни в коем случае, все попытки рассматривать как паникерство и дезертирство. Все трудоспособное население считать мобилизованным. Ленинград в кольце, а стоит, не сдается город, потому что люди в нем. Да и куда такую массу людей эвакуировать? Вторую Москву не построить. Правительство страны покинуло столицу, Сталин оставался в Кремле. Это было личное решение вождя, перед его принятием он беседовал с Мессингом, поверил ему, поверил и Матроне Московской, слепой старушке-ведунье, сказавшей, что немцу в Москве не бывать. Эти встречи были совершенно секретны, после них вождь и принял решение остаться в Москве. Это было верное решение. Да и руководить промышленностью из Куйбышева наркоматам было даже удобнее, вся эвакуированная оборонка восстанавливалась за Волгой, на Урале, в Сибири, а руководить войсками нужно было из Москвы. Только из Москвы, это он хорошо понимал. «Велика Россия, а отступать некуда, позади Москва!» — рвалось голосом Левитана из репродукторов и кричалось со страниц газет и плакатов, а для всех слышалось: «Позади, в Москве, сам товарищ Сталин!» Отступать действительно некуда!!! При одном его имени у многих подгибались колени, он сумел стать вождем, чего это стоило народу, может быть, станет известно потом, чего это стоило ему, не узнает никто и никогда…

Владимир сидел на кухне с отцом и мамой, его кормили домашним супчиком.

— Не знаю как, но немцы Москву не возьмут. Мы победим, это точно, мне Вангол сказал.

— Сын, ты меня удивляешь, да, я тоже верю, что мы победим, но не потому, что это кто-то сказал!

— Папа, это не кто-то сказал, это сказал Вангол. Я был с ним в тайге, это необыкновенный человек. Он обладает просто феноменальными способностями. Я сам видел, и я знаю, что ему можно верить.

— Хорошо, ты меня убедил, — покачав головой, улыбнулся отец. — Где он?

— Не знаю, он сошел с поезда по пути в Москву, — не вдаваясь в подробности, ответил Владимир. — Скорее всего, воюет где-то. Мама, прошу, он должен дать о себе знать открыткой, вот мой адрес, полевая почта, перешлите мне ее сразу, хорошо?

— Конечно, сынок, сразу, как придет, перешлю, ты ешь, ешь.

— Спасибо, я уже сыт. Пора, дорогие мои, пора.

Мать долго не выпускала сына из объятий.

— Володя, увидишь Степана, передай, у нас все хорошо, почему он не пишет? Пусть напишет письмо… — теребила его Мария.

— Хорошо, Мария, обязательно передам.