Северный ветер

Сидя в полутьме своей клетки, Ханлейт тщетно пытался примириться с неизбежным и отпустить Моран, но все его попытки были обречены на неудачу самой жизнью: кровь, бурлившая в его жилах; молодость и физическая сила, любовь, — вот что сводило на нет все философские рассуждения, обманывая эльфа вновь и вновь ложными надеждами. Не полюбит его женщина другого! Никогда, потому, что… Потому, что не может этого быть! Мысли принимали причудливые формы и образы: «А если меня изуродуют в Аверне, но не убьют, а вернут в Эвенберг ордену? И однажды мы встретимся? Я подожду, я все вынесу. Я останусь таким же для Моран, как и прежде. Что значит внешность? Ничего или все? А вдруг она посмотрит на меня с отвращением, не узнает, не вспомнит, каким меня любила! Тогда лучше никогда ее не видеть. Нет, даже если я превращусь в чудовище, то хочу, хоть один раз, самый последний, взглянуть в ее глаза!»

Скрип и покачивание клетки прекратились. Остановка была неурочной — день, не вечер. Снаружи заскреблась Фиона и загремела цепью. Ханлейт не видел девушку, только ее по-детски маленькие руки в стальных браслетах. Она-то за что страдает?

— Эльф? Возьми еду.

Фиона встала на цыпочки и просунула в окошко лепешку, свернутую пополам. Хан привстал, пригнув голову — в полный рост он выпрямится не мог.

— И это бери, пока никто не видит. Она моя.

В клетку шлепнулась фляжка, Ханлейт не успел ее поймать.

— Почему ты решила меня накормить?

— Мы выехали из твоей страны. Не пей воду сразу. Дай мне руку, я не вижу тебя!

Преодолев секундное сопротивление, Хан дотронулся до пальчиков Фионы. Они были влажными и прохладными, как от страха или волнения. Одержимая порывисто сжала его ладонь и отпустила. Что бы это значило?

— Фиа, тебя не обижают?

— Пока нет.

Как нехорошо она это сказала! Хан услышал, как девушка спрыгнула на землю с рамы, на которую крепилась его тюрьма. Снаружи негромко переговаривались эльфы охраны. Стояли долго, пока не послышался перестук копыт. Всадников было много, но общий шум перекрыл громкий грубый голос одного из вновь прибывших:

— Ты здесь, рыжая мерзавка? Какой приятный сюрприз! Подождите в меня бумагами тыкать, я должен проверить, что принимаю!

«Что. Это обо мне», — понял Хан. Рядом с повозкой затопала лошадь. Клетка закачалась — кто-то снова забрался на раму. Ханлейт спрятал еду и фляжку себе за спину. Дневной свет загородила тень. Человек был намного выше Фионы, если смог заглянуть внутрь. Хан не успел рассмотреть его лицо, новый тюремщик неопределенно хмыкнул и с лязгом закрыл окошко, погрузив клетку в кромешную тьму. Сегодня небо Эрендола пленник видел в последний раз. Процедура передачи Хана не заняла и пяти минут. Хранители повернули обратно — они больше не отвечали за Ханлейта. Формально он прекратил свое существование для ордена.

— Выезжаем на тракт, некогда мне орденскую сволочь окольными путями возить, да и мэтр ждать не любит, — донеслось снаружи.

Впервые за все время пути лошадей пустили вскачь. На первом же ухабе пленника подбросило в воздух и с размаху приложило о заднюю стенку. Держаться внутри было не за что. Обдирая руки о шершавые доски, Хану с трудом удалось сесть поперек своей тюрьмы, уперев лопатки и ноги в противоположные края клетки. «Выедем на мощеную дорогу, будет легче», — успокаивал себя он. Но Ханлейт ошибся: щебень тракта под колесами повозки сотрясал тело противной дрожью, по полу подпрыгивали мелкие камни и мусор, которых он раньше не замечал, и норовили впиться в тело. К концу дня добавились и другие мучения.

Эльфы открывали дырку в полу, стоило только попросить, но сейчас и верхнее окно было задраено. Кричать? Ханлейт терпел, сколько мог, прежде чем застучать в стенку. Ему не ответили. Не услышали? Пленник застучал громче. Снаружи донеслись приглушенные смешки.

«Вот почему советник Айворт смотрел на меня с такой жалостью в последний день! Я еще в пути, а издевательства уже начались! Казематы Эрендола — не самое худшее, что могло со мной случиться!» Ханлейт стиснул зубы. Время тянулось томительно-вязко, как в бреду. Темнота тесных стенок давила осязаемо и тошнотворно — в накрепко забитом ящике не хватало воздуха. Низ живота скручивало от боли. «Я приеду в Аверну, провонявший своими испражнениями. Или не приеду. Задохнусь. Этот ящик сделали на совесть!»

Процессия, съехав с главной дороги, остановилась в лесу, когда перевалило за полночь, но в положении Хана мало что изменилось. Он лежал на полу, ни на что уже не надеясь, пока внизу тихонько не заскрежетало. Заслонка, закрывающая маленькое отверстие в полу, короткими рывками ползла в сторону: ее открывали осторожно, боясь нашуметь. Эльф перевернулся на живот и жадно вдохнул запах земли и травы. От повозки прошуршали шаги, цепь Фионы скользнула по раме и все стихло. Вдалеке слышалось потрескивание костра, разговоры и смех: мучители расположились с комфортом, разбили лагерь.