Северный ветер

— Нет. Мэтр предупреждал, что Ракхайн нынче опасен. Лично я свою душу от скверны поберегу. По главному тракту двинем, будь он неладен!

Повозка, замешкавшись было, двинулась дальше. Хан лег на пол, раскинув руки в стороны — можно и так, если клетку будет бросать из стороны в сторону, то он успеет вовремя упереться в стены и не разбить лицо.

«Я сам во всем виноват», — думал Хан, — «я берег свою вымышленную „честь“, как скряга бережет деньги, пряча их под матрасом и боясь потратить. Я перестал быть Хранителем, но кем я стал? Разбойником. Это ли достойная замена службе ордену? Будь я хоть трижды несогласен с политикой Императора и гадкой ролью наемных убийц, которую взяли на себя Хранители, я сделал хоть что-либо, чтобы изменить порядок вещей? Ничего, хотя у меня был шанс! Почему я не убежал с Моргватом в ту ночь, когда мы подменили сферу?! Мне потребовалось восемь лет, чтобы оценить поступок архонта. Отдать свой меч! Вот где настоящая преданность стране и своему предназначению! А за что боролся Гервант? За возможность набить себе брюхо. Мы оба, и я, и нелюдь, считали себя жертвами, а саму жизнь — несправедливой мачехой, и забирали все, что могли утащить, считая, что имеем на это право. Мы были ничем не лучше легионеров или карателей, — также грабили и убивали тех, кто слабее. И вся братия Герванта понесла заслуженное наказание — кто-то раньше, кто-то позже, а теперь — моя очередь, я — последний. И моя кара будет самой жестокой, потому, что я хуже их всех, вместе взятых: я понимал, что творил, но был настойчив в своей ненависти к миру и в злости на себя самого».

Те силы, что с рожденья мертво спали
В оковах верности святой архонтской стали,
Услышав зов запретный, пробудятся.
Им будет ведом страх и похоть, пожаров дым и вонь гниющей плоти
Бездушных тел, что скверне подчинились.
Накроет мир пороков покрывало,
Огонь мечей померкнет, словно не бывал он.

Строки пророчества святого Ариеса… «Один меч архонта погас благодаря моей глупости, а его хозяин затерялся на просторах Эймара. Пока Моргват жив, но что он может без своего оружия? Благодаря таким, как я или Гервант, сбываются самые страшные предсказания: мы способны на многое, но тратим силы понапрасну и гибнем также бездарно, как жили».

— Почему молчишь, эльф? — громко спросил Коган, прерывая раздумья Ханлейта, — уговор помнишь? Я хочу песню. На харматанском. Ну?

В стенку забарабанили.

— Уснул что ли? Впереди деревня, надо бы нам крысу.

«Зачем ему крыса? Это в тюрьме подсаживают предателя в камеры…» Клетка была в пути уже долго, и Хану стало тяжело дышать. Во тьме перед его открытыми глазами плясали блестящие точки, а в голове стоял неясный гул. Вода закончилась. Ханлейт был бы рад любой остановке, лишь бы тряска прекратилась. Наконец, его скромное желание сбылось: процессия сделала остановку. Пленник в изнеможении распростерся на полу, чувствуя, как ноет тело, избитое дорогой.

Растворилось верхнее окошко, но не успел Ханлейт зажмуриться от света, как внутрь клетки что-то бросили и снова закрыли заслонку. Хан услышал скрежет коготков по дереву. Крыса — это… именно крыса. Даже две. «Я могу придавить их своим телом. Они бросятся на меня, когда поедем. В темноте я смогу найти их только на ощупь!»

— Правь на те колдобины! — распорядился Коган.

Хан сел и поджал ноги. Клетку тряхнуло, и по его ступне пробежали маленькие лапки. Ханлейта передернуло от отвращения, но это было только начало. В темноте подпрыгивающего ящика он потерял представление, где верх и где низ, Хана подбрасывало и перекатывало, как погремушку: он бился то о заднюю стенку, то о переднюю, не успевая закрывать руками голову. Пару раз под боком пискнуло, острые зубы прихватили куртку, царапнули кожу. Ханлейт схватил крысу почти случайно и размозжил ее об пол, не пожалев свой кулак.

— Эй, как там — весело? — злорадствовал Коган, стуча по клетке снаружи, — правь колесом по обочине!

Повозка накренилась. Ханлейт и вторая крыса встречались несколько раз, но она оказалась удачливее. Падая сверху, пробегая по телу и кусаясь, крыса исчезала снова, и пленник никак не мог ее поймать. Хан взмок от пота и задыхался, он хотел вдохнуть поглубже, но не мог — внутри «клетки для певчих птичек» остались только запах дыма, серый призрак и хриплые всхлипы, похожие на рыдания. Ханлейт не сразу понял, что таким стало его дыхание.