Северские земли (СИ)

Осмотрев рану, кормилица, морщась от боли, приложила к ней верхнюю пелёнку Ждана. Подождав, когда та пропитается кровью, бросила её на пол, а рану заткнула второй пелёнкой. Через несколько секунд и та, также украшенная кровавым пятном, вылетела из открытых дверей возка на снег. А Клуша тем временем, открыв стоявший в возке ларь с запасной одеждой, достала оттуда сменные пелёнки и широкую нижнюю юбку, которую немедленно принялась рвать на полосы для перевязывания.

- Верно эти душегубы между собой говорили, маленький – по одежде всех определять будут, как найдут. А у тебя какая одежда? Пелёнки одни. Вот вам пелёнки, все в крови, хочешь – смотри, хочешь - с собой забирай. Глядишь, и поверят.

Хорошо, что я их разговор слышала, своим умом, наверное, и не дошла бы. Плохо, конечно, что моего тела не найдут – это очень плохо, маленький. А что делать? Может, решат, что я очнулась и в лес побёгла, да там волки и съели. А может, и не вспомнят про меня – княгиня я, что ли, чтобы меня искать? Опять же – из возка я всю дорогу и не выходила, меня и не видел-то никто…

За этими разговорами Луша перевязала рану, затянув узел под грудью, споро перепеленала Ждана, оделась сама и, к удивлению младенца, связала из огромной шали Арины что-то вроде слинга.

Сунув туда младенца, она, выбравшись из возка, принялась бродить меж трупами, по своему обыкновению продолжая беседовать со Жданом:

- Тикать нам надо, маленький, тикать быстро, пока волков нет. Только по дороге тикать никак нельзя, Антипа этот слаб в поджилках. На него князь в разговоре ежли надавит – он и сознаётся, что не порешил тебя. Вернутся верхами, и во второй раз уже не помилуют. В лес нам надо, маленький, лесом мы уходить будем. Снег в лесу неглубокий ещё – глядишь, Господь и смилуется, выведет к людям. Богородица-то уже помогает нам, смотри как снег с неба сыплет, все следы заметёт. О! То, что надо.

Она наклонилась над трупом дружинника-возницы, погибшего первым, и подобрала выпавшую из руки сулицу[2].

[2] Сулица – легкое копье в средневековой Руси.

- Прости, Влас, - она перекрестила мёртвого. – Нам оно сейчас нужнее: И как посох сгодится, и от волков пригодится. И за то, что волкам вас бросаем – прости. Ты дураком никогда не был, сам понимаешь наше положение.

Вдруг Луша, к удивлению Ждана, встала на колени прямо на мёрзлую дорогу, и поклонилась до земли:

- Простите меня, люди добрые и злые, что непогребенными вас бросаю. Не могу, не за себя боюсь – дитё невинное на мне теперь. Зла не держите и не преследуйте нас. Живым - жить, мёртвым – лежать.

Бледная как стена женщина с ввалившимися глазами перекрестилась, встала и, не оглядываясь, пошла в лес, проваливаясь в снегу и опираясь на сулицу.

Яндекс-карты вам для ориентации

***

Силы свои Лукерья явно переоценила – через несколько часов она уже совершенно выбилась из сил. Всё-таки идти через зимний лес не на ртах[3] и здоровому человеку не просто, а тут – раненная девушка.

[3] На ртах – на лыжах.

Луша то проваливалась в снег до колен, то продиралась через кусты, то промочила ногу, провалившись в незамёрзший ручей, то больше часа обходила глубокий овраг. А уж когда стемнело – а это произошло довольно быстро - темпы передвижения вообще упали до черепашьих. Но Луша и не думала останавливаться – ужас гнал её вперед, и она готова была идти хоть ощупью.

Ждан же чувствовал себя как в бреду. Он то забывался тревожным сном, то просыпался. Из «слинга» ему ничего не было видно, кроме иногда мелькавшего ночного неба, зато звуки сводили с ума. Он никогда не был в лесу – ни в прошлой жизни, ни в этой – и сейчас ему казалось, что он угодил в страшную сказку с Бабой Ягой. Лес оказался полон звуков – шумели деревья, посвистывал ветер, похрустывал хворост, поскрипывал снег. Кричали новые птицы и… И выли ночные звери.

Хуже всего было то, что от постоянных нагрузок рана Луши никак не закрывалась, и кровь постоянно сочилась. А голодные волки чуют подранков за несколько вёрст – о чём Луша, по своему обыкновению непрестанно болтая, сама и сообщила Ждану. Теперь он не мог отделаться от впечатления, что с каждым разом волчий вой звучит всё ближе и ближе.

Накликал, называется.

Ждан ничего не понял, но выросшая рядом с лесом Луша слышала много больше его. Сначала она принялась вертеть головой, а потом прижалась спиной к здоровенной сосне, взяла сулицу наизготовку и заплакала.

- Вот и всё, маленький. – глотая слёзы, сообщила она. – Вот и серые пришли. Я сперва думала – показалось, но нет. С обоих сторон кустами идут, провожают нас. Скоро кинутся.

Она сглотнула и добавила.

- Вот и всё. Здесь и помирать будем.

И, не сдержавши чувств, закричала в голос:

- Лю-ю-юди! Помогии-и-те!!! Во-о-олки!

Она кричала, надсаживаясь, и – странное дело – эти заполошные крики вовсе не мешали Ждану слышать зловещие шорохи вокруг. Зверей было не один и не два, и тут даже до Ждана дошло – на этот раз действительно всё.

Волки, уже не таясь, вышли на поляну – их было четверо. Трое остались стоять, а один, самый крупный, сел и наклонил голову – совершенно по-собачьи.