Северус

— Она. Она была всего лишь маленькой девочкой, когда Хаос вырвался на свободу. Она не могла его удержать, не могла контролировать, а мы все… Мы не знали, с чем имеем дело, и не сумели ей помочь. Тогда погибли люди. Очень… нехорошо погибли. Я не знаю, что спровоцировало выброс, скорее всего, ее действительно оскорбили или пытались обидеть физически… Я не знаю. После этого, после того как она увидела последствия… Она уже не была прежней. Ее отец взял вину на себя. Веритасерум тогда не был изобретен, а применить легилименцию к себе он не позволил. Мало кто знает о том, что для удачного применения легилименции требуется своеобразное согласие того, чьи скрытые помыслы хотят увидеть. Пусть бессознательно, но человек разрешает, грубо говоря, «копаться в своей голове». Он не разрешил.

— Что с ними стало? — нарушил затянувшуюся паузу Ворон.

— Он был заключен в Азкабан и там умер весьма скоро. А она… Она стала не совсем вменяемой. Но главное не это. Главное — то, что пока та девочка была жива, она одним своим присутствием могла влиять на окружающих. Часто не лучшим образом. После ее гибели я изучал все, что могло натолкнуть меня на понимание ее проблемы. На заметки о Хаосе я наткнулся случайно. По этому… этой… я так и не понял, что это — информации слишком мало. Собирая по крохам знания и опираясь на собственный опыт, я смог составить некоторое представление об этой силе. Иногда мне кажется, что Хаос живой и мыслящий.

— Почему вы мне все это рассказываете, директор? — осторожно спросил Ворон.

— Я, наверное, являюсь единственным в нашем мире разумным, кто может почувствовать и распознать зачатки этой силы в ком-то. Почувствовав ее в тебе, я сначала испугался. Но последующие события позволили мне убедиться, что ты прекрасно уживаешься с той искрой Хаоса, что бурлит в твоей крови.

— Директор, — Ворон остановился. — Я не понимаю, зачем вы все это мне говорите. Мне всего двенадцать лет, — осторожно напомнил он.

— Я тесно общался с девочкой, процент Хаоса в крови которой превышал твой в несколько раз. Дети этой стихии никогда не взрослеют в том понимании, к которому мы все привыкли. Но… Они никогда не бывают детьми — обычными детьми. Уже очень рано они становятся мудрыми. Не умными, не энциклопедически начитанными, а именно мудрыми. Все-таки сила, которая питает их кровь, слишком древняя, чтобы позволять носителю медленно расти. С другой стороны — это вечные дети, которым до конца жизни будет не хватать острых ощущений. Так что ты прекрасно можешь понять все, что я хочу тебе сказать. Как ты воспримешь мои слова — это уже совершенно другой вопрос, но понять, ты поймешь.

Директор возобновил свой путь. Поднявшись по лестнице и выйдя в главный коридор, он внезапно свернул в неприметную нишу, в которой обнаружилась дверь. Альбус открыл ее и взмахом руки пригласил Ворона войти внутрь.

Помещение оказалось классом. Парты, кафедра преподавателя, доска… Кабинет был настолько безликим, что определить, какой именно предмет здесь преподавался, не представлялось возможным.

Ворон осторожно устроился за партой.

Дамблдор сел рядом с ним.

— Удивительно, я не был в этом классе с тех самых пор, когда сам учился в Хогвартсе. Иногда приятно почувствовать себя снова учеником, — задумчиво произнес он.

— Вы злитесь на меня? — Ворон покосился на сидящего рядом с ним старика.

— За что? Я же сказал, что дети Хаоса могут влиять на окружающих и на развитие событий одним своим существованием. Ты же не виноват в том, что такой.

— Тогда зачем весь этот разговор?

— Не знаю, — Дамблдор смотрел прямо перед собой на доску. — Наверное, потребность старого человека выговориться перед тем, кто может тебя понять. И да, мне нужно было убедиться, что ты не несешь в себе угрозу, а для этого было необходимо какое-то время провести рядом с тобой.

— И что вы выяснили?

— Рядом с тобой безопасно, — Альбус посмотрел на Ворона поверх очков. — Я прекрасно помню те чувства, которые обуревали меня, когда я находился рядом с… ней. Жажда власти, безумное стремление получить все любой ценой. Я еще очень долго не мог избавиться от этого наваждения. Возможно, мне не удалось излечиться до конца. Именно поэтому я раз за разом отказываюсь от кресла министра. Не могу гарантировать, что сумею потом остановиться.

— А что вы чувствуете рядом со мной?

— Азарт, — Дамблдор улыбнулся. — Желание совершить что-то безумное, но скорее веселое, чем опасное.

— Перемены, невольной причиной которых я стал — они не кажутся вам слишком глобальными?

— О, нет. Вот в этом я тебе благодарен. Я всю жизнь хотел как-то встряхнуть магический мир, что-то изменить, но мне не позволяли. Диппет был слишком консервативен. Странно даже то, что он мне дал работу.

— Почему?

— Я ведь всего лишь полукровка, — хмыкнул Дамблдор. — Я не мог повлиять ни на что, меня просто не слушали. Я не смог даже настоять на невиновности одного ученика… Ну, об этом тебе знать все-таки рановато. Может быть, чуть позже.

— Когда вы стали председателем Визенгамота?