Севиль

Эдиля. Я всегда в фаэтоне езжу. Только вот сегодня пришлось пешком идти. Когда Балаш в банке служил, целый день банковский фаэтон меня катал, а теперь он ушел из банка. Не могу пешком, хоть убей, ни шагу не могу.

Абдул-Али - бек. Правильно! Можно ли утруждать такие нежные ножки! Женщина создана слабой и изящной. В древности женщин носили в паланкинах. Им так удобнее. Где бы женщина ни была, она должна поскорее возвращаться домой. Где уж тут ей пешком ходить!

Маме д-Али. Ничего подобного. А я вот видел женщину. Одного ребенка привязала чадрой себе на спину, другого - взяла на руки, а на голове огромная связка белья. В море стирала и теперь домой шла. Да еще в такой холод и босая.

Эдиля. Ну, это уж не человек, а животное какое-то,

Мамед-Али. Вовсе нет. Настоящий человек, с душой и сердцем. Личико кругленькое, глазки черные, маленький носик и нежные губки.

Эдиля. Ну перестаньте, ради бога! Для вас нет никакой разницы между прачкой и дочерью генерала. Глупости какие.

Абдул-Али - бек. Истинная правда. Как раз и я сейчас об этом думал.

Мамед-Али. Ну говори же, о чем ты думал?

Абдул-Али - бек. Я хотел, изволите ли видеть, сказать, что всему свое время, всему свое место. Сахар из Мазандарана и сахар из Индостана одинаково сладок. Но то - одно, а это - другое. Мясо одних птиц едят, а других птиц мясом кормят. Прачка - одно, а госпожа Эдиля - другое. Однажды Шах-Аббас, царство ему небесное, проходя по опушке леса, видел, как отставшая от каравана женщина родила, закутала ребенка в тряпочку, взяла на руки и пошла догонять караван...

Мамед-Али. Постой-ка, Абдул-Али-бек! С вечера я немного выпил, и теперь голова трещит. Останови тут своего Шах-Аббаса, пока я сбегаю в соседнюю аптеку и заправлю себя несколькими чашками. После того я готов слушать тебя целый день. И болтай о своем Шах-Аббасе сколько хочешь...

Эдиля. Ну перестаньте. Вам бы только спорить. Возьмите лучше это письмо и по дороге опустите в ящик. Если встретите Алика, скажите, что мы пошли в назначенное место. Не в театр, понимаете? Вы скажите - в назначенное место, он сам знает.

Мамед-Али. Ладно. Пойдем посмотрим, что будет. Или я уложу Шах-Аббаса, или он меня. (Уходит).

Абдул-Али - бек. Скажите, Эдиля, почему Балаша уволили из банка?

Эдиля. Право, не знаю. Я не вмешиваюсь в его дела Удивительно бездарный человек. У дяди была какая-то бумажка, я дала ему подписать... Вы же знаете! Теперь, говорит, будто из-за этого вышли какие-то неприятности... я его и слушать не пожелала...

Абдул-Али - бек. Недавно Алик говорил, что имеет к вам какое-то дело.

Эдиля. Знаю. Он мне уже говорил, но это к Балашу не относится. Я обещала ему устроить его дело. Дайте только завести знакомство с несколькими влиятельными людьми, тогда устрою любое дело.

Абдул-Али-бек. Разумеется, иметь знакомства среди власть имущих столь же приятно, сколь и полезно.

Эдиля. А Алик положительно мне нравится. Это воспитанный, деликатный человек. Вчера он провожал меня домой. Как он красочно говорит! Я, говорит, преклоняюсь перед вами, Эдиля. Будь вы, говорит, моей, я бы играл с вами, как с куклой. Имей я, говорит, талант художника, только и делал бы, что рисовал бы ваши глаза. И правда, глаза мои очень ему нравятся. Как посмотрю на него, он сразу теряется и начинает умолять, чтобы я отвела глаза. Если бы, говорит, ваши кудри обвили мне шею, я бы на всю жизнь застыл без движения.

Абдул-Али - бек. Правильно! Женские косы крепче всякой цепи.

Эдиля. Сегодня и парикмахер говорил, что таких мягких волос, как у меня, он никогда не завивал. Расчесываются, как шелк. Ну-ка, закройте глаза, чулки менять буду. Только не смотреть!

Абдул-Али - б е к (прищуривает глаза). Смотреть на эти, изволите ли вы видеть, прекрасные ножки--большое счастье. А вы лишаете меня этого счастья.

Эдиля. Ну, теперь откройте глаза. Скажите правду, не смотрели?

Абдул-Али - бек. Как же я мог, изволите видеть, смотреть, когда вы приказали закрыть глаза?

Эдиля. Ну, если в вас нет смелости и тонкости чувств, то пеняйте на себя. Я не завязывала вам глаза. Алик ни за что не закрыл бы глаза на такое приятное зрелище. Женщины не терпят тех, кто закрывает глаза на их красоту.

Абдул-Али - бек. Правильно! Я и сам так думал. И, если повторится такой случай, я ни за что не закрою глаза. Надо быть ловким.

Эдиля. Как, то есть, не закроете? Вы призываете людей к шариату, а разве, по шариату, можно смотреть на чужих жен?

Абдул-Али - бек (оглядываясь, подходит к ней). Это-то правильно! Но шариат - для простонародья, для черни, для массы. Какой может быть шариат для людей чутких, понимающих? Ну к чему нам с вами шариат?

Эдиля. То-то! Ну, теперь подставьте колено... Да не так... Ох, какой неуклюжий! Вот так! Я хочу застегнуть туфлю... Поняли?

Абдул-Али - бек. А теперь, изволите ли видеть, понял! Пожалуйста. (Подставляет колено). Только, изволите ли видеть, глаза закрывать не стану.

Эдиля ставит ногу ему на колено, а Абдул-Али-бек застегивает пуговицу, возбужденно декламируя стих из корана: