— Скоро Редж с Дэвидом забегут, — сказала тетка. — А вы езжайте, покуда можно.
Мать взяла сумку и застегнула пальто. Она беспомощно обвела взглядом тесную комнатушку, сделала было шаг к алькову, потом сказала:
— Ну, так я поеду, Мэдж, если ты без меня обойдешься.
— Поезжай, поезжай, — сказала тетка. — Ничего с ними не случится. Старые башмаки самые крепкие.
Мать кивнула. У двери она быстро наклонила голову, вытерла глаза платком, высморкалась, сунула платок в карман и взяла Колина за руку.
— Ты собрался, голубчик?
Тетка, однако, словно ничего не замечала: не переставая говорить, она наклонилась над огнем, подгребла тлеющие угли к чайнику и охнула, вдохнув горячий воздух. Потом выпрямилась и оглянулась.
— Так вы, значит, уходите? — сказала она, увидев, что они стоят на пороге. — Ты когда опять-то приедешь, Элин? — добавила она.
— Завтра утром, — сказала мать. — Отправлю Стивена в школу и сразу приеду.
— А как Стивен? — спросила тетка, словно стараясь задержать мать. Она вышла вслед за ними на крыльцо, вытирая руки о фартук.
— Если можешь, привези чаю, — крикнула она, а когда мать ответила, просто кивнула.
— Она совсем расстроена, только показывать этого не хочет, — сказала мать, когда они отошли от дома, и в ее глазах снова заблестели слезы. — Она всегда им помогала. И деньги им давала, когда у них не было. А ведь ей самой на жизнь не хватает, — добавила она.
Они шли к автобусу между рядами одинаковых домов, и мать говорила не умолкая, не слушала ответов на свои вопросы, но ее рука крепко держала его запястье и не разжалась, даже когда они дошли до остановки.
Смеркалось. Они сидели внизу. Поля за окнами растворялись в темноте. Когда последние дома остались позади, мать умолкла. Она сидела, поставив сумку на колени, и смотрела мимо плеча шофера, на смутную полосу шоссе впереди. Только когда показался их поселок, она вдруг сказала:
— Наверное, ты их больше не увидишь. — И добавила: — Да и мне их уже недолго видеть, если бог смилостивится.
А когда они вышли из автобуса, она снова взяла его за руку и не выпускала ее, пока они не подошли к своей двери.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
— «Настало лето, — читал вслух мистер Плэтт. — Цветы отягощают пчелы, над изгородями вьются птицы. Хмельной напиток, настоянный на лепестках и ароматах, пьянит все чувства. Тоскою зимней сердце не томится: унылый труд, забытые обеты — все позади, и в нем царят улыбки и летний жар».
Он положил контрольную работу и посмотрел на класс поверх очков. Его взгляд медленно скользнул по партам, добрался до Стивенса и с угрюмой злостью остановился на Колине.
— Как прикажете это понять, Сэвилл? «Разберите систему образов этого стихотворения», а на вашем листе я нахожу лишь высокопарные, лишенные размера и, с вашего позволения, на редкость беспомощные вирши, которые вы изволили сочинить сами и озаглавили, — он быстро взглянул на лист, — «Строки, написанные в классной комнате четвертого „Б“, глядя в окно во время пасхальных экзаменов». — Он медленно обвел взглядом учеников. — Я не вижу даже намека на разбор и не нахожу ни единой, хотя бы косвенной, ссылки на заданное стихотворение, если только не счесть ваш опус слабой и в подобном контексте, должен я прибавить, грубо оскорбительной пародией на его признанные достоинства. Вордсворт писал стихи, и если бы он в праздную минуту досуга ознакомил меня на полях своей контрольной работы со своим толкованием «Бродил я один», то, осмелюсь предположить, я не был бы недоволен. При условии, что он ограничился бы полями, и при условии, что на предложенный ему вопрос он ответил бы полностью. Людям же с небольшим дарованием или, как в данном случае, вовсе без всякого дарования полезнее прямо, просто и без экивоков воздать должное истинному таланту, вместо того чтобы в подражание ему кропать собственные чудовищно банальные стишки. — Он снова взглянул на лист. — «К. Сэвилл»! С тем же успехом вы могли бы подписаться «В. Шекспир». — По классу прошелестел смешок. — Не мыслишь ли ты, о бард Колин, что игрою в регби приобрел ты право на подобные чудасии?
Класс разразился хохотом.
— Ответствуй же, певец Сэвилл! Ты слышал вопрос, отрок?
— Да, сэр, — сказал он и кивнул.
— Красноречивые излияния его сердца сковала немота. Оледенило их дыханье трезвой мысли. Считаешь ли ты это великим шедевром, о юный Сэвилл?
— Нет, сэр, — сказал он и мотнул головой.
— Дозволено ли нам, смиренным твоим поклонникам, рассеянным вокруг, воспользоваться сим твоим твореньем для излияния своих восторгов?
— Да, сэр, — сказал он и кивнул.
— «Настало лето, — прочел Плэтт еще раз. — Цветы отягощают пчелы». Отягощают ли пчелы летом цветы, Уокер?
— Да, сэр, — сказал Уокер и добавил: — Нет, сэр.