Sex Around The Clock. Секс вокруг часов

Когда-то он сиживал в старом «Балчуге». Запомнил плохое освещение, оркестр из инвалидов, преобладали слепцы с баянами. Зажмурился и вот: мутноватые графинчики, селедка в лодочке, «Жигулевское», его неповторимая, незабываемая желто-голубая этикетка «сердечком»… Во рту – его чуть кисловатый хлебный вкус и… И больше ничего. Мутное опьянение. Какие-то портьеры из плюша, нависающая драка, холодная улица.

Он никак не вставлялся в то время, и оно не вспоминалось. Как многое не хотело всплывать, терялось в темноте. Как бывает, когда яркая настольная лампа светит в темной комнате. Видно только то, что попадает в слепящий круг. Любовь – вот что за свет накрыл темнотою его родной город, квартал «Балчуга», всю прожитую жизнь.

Он поднимался по ступеням, регистрировался у стойки рецепции и входил в номер, ослепнув от горя той утраты. «Да, все прожитое утрачено! Юность канула! Жизнь прошла, что с тобой?!» «Я хочу чуда!»

Он сунул что-то провожавшему его коридорному, что-то ответил на его предложение сомнительных радостей, выпроводил, закрылся, упал навзничь на кровать шириной с корт. Потом вскочил, кинулся к окну, отдернул штору: Яуза, набережная, устья двух улиц – Пятницкой и Ордынки, утюг радиокомитета слева. С балкона на другой стороне – далекий «Ударник» поверх Москва-реки справа. Трубы «Красного Октября». В те далекие годы оттуда несло шоколадом. Потом с Феликсом они познакомились с работницами этой фабрики, они пахли шоколадом. В баре он обнаружил выпивку и… шоколад. Он засмеялся. Он отдал бы все, что осталось прожить, чтобы только вернулось хоть мгновение из того времени, чтобы вошла она, Первая Любовь.

В дверь постучали. Он пригласил войти, боясь и надеясь.

Вошла женщина. С некрасивым плоским лицом. Лет пятидесяти, в платье с фирменным знаком отеля. Некоторое время оба молчали. Он с трудом узнавал эту женщину. «Ну почему она? Что за насмешка?!»

Когда-то она жила в одном с ним доме. Этот дом на большой Полянке в пять этажей был построен до войны, с тем скромным размахом, что отличал эти пятиэтажные кирпичные корабли без лифтов, с черной лестницей и квартирами из четырех комнат с высокими потолками. Архитектор полагал, что такая квартира подойдет счастливой советской семье из пяти-шести человек. Две квартиры на этаж. Очень скоро они все стали коммунальными, и в каждой поместилось по две, а то и по три семьи. В их тогдашней квартире жили три семьи, четырнадцать человек. В доме по этой арифметике помещалось десять квартир, чуть больше ста человек. Отчетливо он помнил человек двадцать. Эту женщину, что вошла, тогда девочку, он помнил хорошо. У нее было прозвище, обидное, связанное с ее неуклюжей походкой, некрасивым лицом и множеством других, не так заметных недостатков. Когда-то она сказала про Павла и его красавицу-сестру, тоже отличницу и медалистку: «Почему одним все, а другим – ничего?» Сглазила. Сестра неудачно вышла замуж, сломала себе карьеру и не оправдала надежд их матери. Он тоже не сделал карьеры, попал за кордон и там уже чуть вовсе не пропал. Хотя потом, случайно на него там свалилось целое состояние. Какой ценой – он знал один. Все-таки какое-то проклятие, «сглаз» тяготели над ним. «Нет в жизни счастья». А вот и сглазившая вынырнула из темной воды прошлого.

Чепуха, конечно, что сглазила вот эта некрасивая, похожая на чучело масленницы, плосколицая пожилая тетка с нарисованными мутными глазами и тонкими бескровными губами. Она почему-то появлялась в его жизни неожиданно и странно. Впервые он столкнулся с ней тоже в гостинице, в тогда еще не снесенной «России», перед самым «бегством» из страны. Он зашел в номер к друзьям, эстрадникам, артистам из Ленинграда. Он тогда пытался для них написать конферанс. Ровно без пяти одиннадцать в дверь номера заколотила вот эта самая «весна священная» в форме коридорной. Она его узнала, с ненавистью посмотрела на артистов, пригрозила вызвать кого-то, если «посторонние» не освободят номер через (посмотрела на часы) пять минут. Его фамильярности она не приняла. Видно, узнала сразу и просто изнывала в ожидании этой минуты, показать власть. (Одним все, другим – дежурить и стучать!) Они тогда скомкали выпивку и под ее угрозы расстались. Он был зол жутко. Конферанс тоже не получился.

Некрасивая, с косолапой походкой, она страдал аллергией, насморком, была двоечницей и вдобавок – озлоблена на весь свет. Что за послания она ему несла? Почему он не умел их читать? Она что, намекала, что любое его счастье будет атаковано теми, кому дар счастья, удача и судьба не были вручены небом?

В чужой стране, в Берлине, она появилась также неожиданно, подошла в людном кафе с улыбкой во все свое некрасивое лицо, чуть не облобызала его и сразу сказала гадость: «Вот не ожидала, что ты окажешься тоже здесь!» Случайно увидела его с улицы, когда он сидел в «Адло-не». Он был в Берлине по делу, уже жителем Германии – доставал один русский журнал для претворения в жизнь своего дерзкого плана.