Sex Around The Clock. Секс вокруг часов

Его отправили ближайшим самолетом. Благолепов шептал свое: «Жаль, право, Париж стоит мессы…» Старик старался скрыть радость, что его самого оставили, и он будет гулять по Парижу без помех.

В аэропорту, добавив на запрятанную мелочь рому, он решил, что отомстит. Всем. И «Серому», и сутенерам из стриптиз-бара. Ведь все они думали, что его проняло от стриптиза, что он, дикарь из-за железного занавеса, не видел голой бабы в публичном месте. Вот это было противно. До ужаса. Отомстить хотелось Серому – он так его назвал – и его шобле за то, что они приняли его за лоха, офонаревшего от «свободного мира», а не за восторженного мечтателя, читателя «Триумфальной арки» и баек про Гертруду Стайн. Чтобы он ощутил «праздник, который всегда с собой», ему насыпали ЛСД, – и он поплыл, заторчал, как тогда еще говорили.

Между двумя Парижами прошло больше пяти лет. Между обломом и тем, как он явился туда и отомстил! И застрял там еще на пять лет. И вот теперь вернулся в Отечество победителем, если не на белом коне, то на «коне бледном», полюбоваться, что осталось от «совка», гнезда, откуда выползали тогда «серые» скорпионы.

Вчера здесь, в «Балчуге» ему показали стриптиз такого же уровня, как в самый тот первый раз, с которого все и началось.

Странно, что теперь, столько лет спустя, в его ставшем капризным сознании, воспоминания пробуждает вид женской „лысой горы" в ведьминых космах! Привет Гоголю.

Все же что-то вроде инсульта было. Когда? Во французской тюрьме сделали вид, что не заметили. Его тогда сбросили с верхних нар. Русских начинали ненавидеть. За прежде внушенный страх. За позже совершенное предательство. Герой Монтана в «Дзете», старой «левацкой» картине, по сюжету возглавлял тех леваков, которые бойкотировали гастроли Большого, свистели сытой публике, что ехала на премьеру в «русских соболях» на «Лебединое». В таких же русских мехах ехали в пульмане марки «Мерседес» балерины Большого. Было очевидно, что он играл самого себя.

И сейчас меха восторжествовали и там и тут. Мех, мех, мех. Тот, что внизу живота у женщины, как и соболиный, в таежных промежностях изменившей Родины… Много позже американец Мартин Круз Смит написал книгу, «Парк Горького», кажется. Детектив, где соболя играют важную роль. Хорошая книга из трилогии, где еще «Красная площадь» и «Полярная Звезда». Этот Круз очень хорошо въехал в их тогдашний бардак. Так хорошо, как не под силу даже своим, таким, как Константинов, не говоря уже о Донцовых-Дашковых… Чужой въехал, а свои все проморгали. После драки кулаками каждый теперь может махать. Как он?

Зачем он вернулся? Мать умерла в его отсутствии. Ему об этом сообщила французская подруга матери. Передала аккуратно оформленные документы. В том числе завещание. Доверенность. Он получал квартиру, если жулики не подсуетятся. Там такое сейчас… «Посмотрим!» Теперь там у него не осталось никого. Зачем он приехал?

Он отстал от жизни, знает хуже их всех, что за механизм позволяет три тысячелетия разводить людей на «норках» и «соболях»? На Западе он следил за всем, что происходило в России. Читал газеты и книги. Смотрел русские каналы. Усваивал их лексикон. Он все-таки более всего был литератором. Как там у Чехова? «А все-таки и маленьким писателем быть приятно!»

С новой жизнью пришел стремительно новый язык. Например, какой хороший новый глагол – «разводить»! К нему не так просто подобрать синоним. Отнюдь не «обмануть», а «развести», то есть обезоружить и сделать бараном! Который добровольно идет на разделку под шашлык! И при этом рад стаду, в котором оказался. Тысяча оттенков. Или еще один глагол – «повестись»! Это ведь не совсем «купиться»! Не возвратный это глагол, а какой-то возвратно-переходный! Ведь «повелся» не «от», а «на»!

Велик русский язык, время немедленно отражается в нем, как в зеркале. Повелся на Западную демократию, и развели, как лоха! Нет, ни один язык не реагирует так быстро! Время смотрится в русский язык, и он показывает ему, Времени… язык!

Под душем его осенило: «Да она, эта Косоглазка, нарочно вызвала самых дешевых! Во-первых, уязвить его. Во-вторых, чтоб контраст с ней самой не был таким уж разительным. В третьих, деньги они поделили, назвав ему сумму, какой много будет и за люксовых телок…»

Одна, он вспомнил вдруг отчетливо, была в голубых дешевых трусах и сатиновом лифчике, от нее пахло хлоркой и дуфтом из сортира. Кожа у нее была не желтоватая, а белая до синевы, вся в розовых рубцах от грубого белья. Словно ее пороли кнутом. Наверное, она раньше раздевалась только в темноте, обычно женщины следят за тем, в чем им предстоит обнажаться…

«Неужели туалетную мадам привела? Вот стерва! Надо будет ей врезать».

Почему его дажесденьгами ни капли не уважают, как и раньше? Любят иногда, жалеют, терпят, но никогда не боятся, а без страха нет уважения. Страха наказания, страха изгнания, отлучения, страха потерять вот его, себя для него. Сложно?

«Чихать они хотели. Хорошо, что все деньги у него на карточках, которые он держит в сейфе гостиницы, много не сцапаешь!»