Сезам, закройся!

Лиза не ощущала сочувствия к кричавшей. Она думала. Даже если она уколет профессора шипом кольца – тонким, как кончик инсулиновой иглы, – он скончается не ранее чем через неделю: яд, от которого не существовало противоядия, был рассчитан как раз на этот срок. Смогут ли девушки продержаться в карцере минимум семь дней? Ответ на этот вопрос известен Лизе не был.

– Я лейтенант ФСБ! Вы нарушаете Конституцию и Уголовный кодекс нашей страны, а также трудовое законодательство и Всемирную декларацию прав человека! – отчаянно закричал другой женский голос.

«Я так и поняла, что брюнетка – из органов госбезопасности», – с удовлетворением подумала Минина.

Услышав крики, фурия остановилась, ее лицо покрылось красными пятнами.

– Какие странные коты, – удивленно сказала вслух Лиза, пошире распахнув свои маленькие глаза. – А что такое карцер? Или как там? «Карцерт»?

– Может, концерт? – сказала инспекторша, хватаясь за предложенную Лизой соломинку. – Наши сотрудники иногда занимаются художественной самодеятельностью…

– А-а-а, так это они репетируют, – протянула Минина.

– Точно, – с облегчением сказала фурия, с трудом переводя дух.

Глаз снова выглянул из прически. Он, как и хозяйка, пережил большой стресс. На его белке появилась красная прожилка.

Два молчаливых амбала сосредоточенно тащили Еву и Ларису по коридору в сторону лифта. Когда Ева попыталась уцепиться за косяк, тюремщик ударил ее – сильно, безжалостно, как тряпичную куклу, а не как человека, и Ершова тут же оставила попытки вырваться.

«Володя, скорее, – прошептала она, мысленно призывая Рязанцева на помощь, – пожалуйста!»

– Только не туда, где мозгоеды, только не туда! – плакала Лариса. На ее лицо падали лучи заходящего солнца.

Конвоиры дотащили девушек до лифта и нажали на кнопку. У Евы мелькнула мысль, что эти здоровые, но совершенно тупые и апатичные парни, лишенные воображения и похожие на двух роботов, с поедателями мозга уже встречались.

На Ершову навалился запоздалый ужас. Она до последнего верила, что Валентин Эмильевич не посмеет отправить ее в карцер.

– Конечно, отправит. Ему же это ничем не грозит, – пробормотала самой себе Ева. – Через несколько дней мозгоеды уничтожат все самое вкусное в наших головах, сделав нас спокойными, тупыми роботами, понимающими человеческую речь, четко выполняющими команды и вполне здоровыми с точки зрения врачей. Волосы с моего тела удалят, и никто даже не заметит, что со мной что-то не так. Ну, депрессия. Ну, характер испортился. Ну, воображения нет, и доброта куда-то пропала… И что?

Ева почувствовала, что у нее подкашиваются ноги.

«Только не это, – подумала она, глядя в пол. – Я никогда больше не смогу любить! Я перестану понимать, что такое красота. Я уже никогда не вспомню о том, что бывают на свете верность, лояльность, благородство и честность. Все это жадно съедят мозгоеды, проникнув в мою голову».

Девушку передернуло. Лифт приехал. Его створки открылись с тихим звоном. Равнодушные тюремщики затолкали Ершову и Ильину в стальное чрево лифта и нажали на кнопку «минус четыре». Девушек везли в карцер, и они ничего не могли с этим поделать.

Получив от невесты сигнал SOS, Рязанцев не стал терять ни минуты. Тягостное ожидание последних дней трансформировалось у него во взрыв бешеной активности. Полковник вскочил, бросил на стойку бара деньги и побежал на парковку к машине.

– Я поеду туда, в институт, – сказал он сам себе на бегу, – а группу поддержки вызову позже, в дороге.

Начинал накрапывать дождик. Ветер усиливался. «УАЗ» полковника цвета «баклажан» стоял на парковке и терпеливо ждал хозяина. Эту машину Владимир Евгеньевич купил месяц назад – после того, как его «десятка», завязшая в песке, была атакована двумя бандитами на «Хаммере» и отправилась на металлолом. Спустя некоторое время после того случая Рязанцев с Евой отправились в автосалон, увидели «УАЗ Патриот» и тут же дружно влюбились в этот внедорожник.

– Что там у нее случилось, у моей девочки? – пробормотал полковник, заведя двигатель. – Недаром меня мучили тяжелые предчувствия.

Он попытался связаться с невестой, но ее мобильный не отвечал, находясь вне зоны обслуживания. Полковник не мог знать, что в данном случае телефон не был выключен, а на самом деле пребывал там, куда не проникали радиолучи – под землей, в подвале. Спецсвязь также не работала. Нажав на газ, Владимир Евгеньевич вырулил с парковки. В заднее стекло он увидел, что за ним выезжает и черная «Тойота Лендкрузер».

– Овчинников? – с сомнением спросил сам себя Рязанцев. – А почему он за мной едет?

Но через секунду он выбросил Богдана из головы, сосредоточившись на дороге.

Дверь в приемную Утюгова была обита пупырчатой кожей какого-то непонятного животного.

– Это шкурка цыпленка, – пояснила инспекторша, все еще находясь в благодушном расположении духа, – только цыпленок был громадным. Примерно в два этажа ростом.

Тут она спохватилась, закрыла рот рукой, и глаза у нее стали большими и испуганными.

– Хорошая шутка, – улыбнулась Лиза. – А на самом деле кожа, конечно, самая обыкновенная, а то и вовсе дерматин.