Сезам, закройся!

– Я вот думаю: как получилось, что твоя подруга оказалась здесь, что происходит в НИИ и где моя Ева? – сказал полковник. – Так что ты оставайся здесь, а я пойду дальше в институт. Один.

Пес встал. Головой он почти касался земляного потолка.

– Нет, ты оставайся, – сказал Владимир Евгеньевич зверю, – Богдан будет делать уколы и перевязки, а ты инструктируй его.

Вместо ответа Комиссаров встал и вышел из норы.

– Я понимаю, что он хочет сказать, – пояснил Овчинников, – он проведет тебя до института и вернется. Ты никогда один не найдешь ночью в лесу здание НИИ. К тому же это опасно – тебя могут съесть другие чудовища. Мало ли кто тут еще рыщет?

Снаружи донесся короткий призывный лай.

Сцепив зубы, Лариса продолжала вытаскивать кирпич за кирпичом. Ее желудок сводило от голода – обедала девушка уже очень давно. Силы таяли на глазах.

– Ну давай же! – приговаривала Лариса, расчищая трубу. – Устроим тут небольшой потоп!

Она провела длинными пальцами по стальной влажной поверхности от края до края. Ей показалось, что на левом ответвлении трубы есть какое-то утолщение. Не веря своей удаче, Ильина тщательно исследовала металл в том месте, где труба уходила в стену.

– Неужели я добралась до стыка? – спросила она саму себя, боясь радоваться раньше времени.

Один из мозгоедов вцепился челюстями в жатую бумажку, залитую пепси с запахом табака и ментола, и потянул ее наружу, пытаясь освободить ушной проход. Лариса стряхнула наглеца на пол. В отместку он успел укусить ее за палец.

– Куда лезешь, паразит, – строго сказала она насекомому, – ты был создан, чтобы делать людей здоровыми и счастливыми, а ты что творишь?

Муравей недовольно зашевелил длинными усиками. Для него на всем свете не существовало ничего более вкусного и желанного, чем мозг Ларисы Ильиной, творца его народа, создавшей агрессивное и плотоядное племя путем модификации генома обычного рыжего муравья.

Лариса тем временем вынула еще два кирпича из стены и провела подушечкой пальца по тому месту, где труба уходила в стену.

Там совершенно четко чувствовалось утолщение.

– Стык! Это стык, – воскликнула Лариса и ударила в место соединения труб кирпичом.

Сперва ей показалось, что ничего не произошло. Ильина протянула руку, потрогала выпуклую стальную поверхность и ощутила влагу.

– Ура, получилось! – пробормотала Лариса, колотя по трубе снова и снова. Вмятина все увеличивалась. Раздалось негромкое журчание. Струя воды потекла по кирпичам на пол. Ильина отступила на шаг и скрестила руки на груди, как капитан Немо. Ее смерть была близка.

Ева ничего не могла поделать. Совершенно ничего! Она чувствовала, как насекомое шевелится в глубине ее головы, но не могла ни извлечь, ни остановить его. В сознании девушки роились мысли о родных и близких, которых она давно не видела.

«Я не уделяла им достаточно внимания, – горестно подумала Ева. – Я давно не была у мамы в Архангельске. Еще дольше не звонила родственникам папы в Ливан. Не навещала свою двоюродную племянницу и даже на день рождения только позвонила ей. А ведь я могу стать моральным уродом и никогда больше не почувствовать любви к этой маленькой девочке, забыть о родителях и потерять то, что делает меня человеком, а не биологическим роботом».

Ева встала, шатаясь от слабости, вызванной потерей крови.

– Господи, помоги мне, – заплакала она, – я не боюсь смерти, но не хочу потерять душу!

Где-то недалеко снова послышались громкие удары, эхом отдающиеся в раскалывающейся от боли голове девушки.

Ба-ум! Ба-ум!

«Как будто кто-то звонит в рельс, – подумала Ершова, – только непонятно, какие такие рельсы могут быть в карцере?»

Стараясь не упасть, Ева приложила здоровое ухо к стене. Удары стали слышнее. Вскоре к ним прибавился какой-то посторонний шум.

– Вода? – пробормотала Ершова.

Звуки ударов прекратились, зато шум потока все нарастал.

Дверь, обитая пупырчатой кожей, распахнулась. Вахтерша, чье лицо было глубоко исцарапано когтями грызунов, вошла и пошатнулась.

– В институте полно трупов, – с усилием сказала пожилая женщина и упала на пол.

Ее тут же подняли и положили на диван.

– Мертвые тела везде, в каждой лаборатории, – сказала вахтерша и посмотрела на Утюгова.

Тот вздрогнул и прижал руку к сердцу. Дрыгайло завыла, сцепив зубы. Секретарша почувствовала острый укол ненависти – это Утюгов был во всем виноват! Его жестокие эксперименты, чуждые гуманизма и попирающие все возможные права на свете, кроме права грубой силы, не могли закончиться иначе.

– Их тела лежат на лестнице, – сказала вахтерша горько, – тех ребят из ударной группы, которая ранее патрулировала подземные этажи. Из них никого не осталось в живых.

Лицо директора пожелтело. Губы его затряслись. Он попытался что-то сказать, но не смог.

– И это неудивительно, – продолжила вахтерша, обращаясь к людям в приемной, которые слушали ее с немым ужасом. – Грызуны-то как медведи-гризли стали! Мне чудом удалось уйти. Если бы ты их увидел, перестал бы задавать вопросы.

Валентин Эмильевич с трудом перевел дух.