Сезанн. Жизнь

Воллар был хитер как лис. Он вытягивал у Писсарро и Ренуара информацию о других художниках. Они оба охотно рассказывали о Сезанне. Впоследствии Воллар говорил, что рекомендации Писсарро, подкрепленные мнениями Эмиля Бернара и Мориса Дени, окончательно его убедили. Он проникся идеей ретроспективной выставки. Чтобы ее осуществить, ему необходимо было согласие Сезанна – и его «сезанны». Однако найти художника не представлялось возможным. Ходили слухи, что он писал на натуре, sur le motif, в Фонтенбло, куда Воллар и отправился, но выяснилось, что Сезанн вернулся в Париж. Наконец Воллар узнал его адрес в Париже, но было слишком поздно. Сезанн уехал в Экс. Воллару все же удалось познакомиться с его сыном, обговорить с ним идею выставки, и сын поручился донести эту мысль до отца. Сезанн любезно согласился. Более того, по словам Воллара, специально для выставки Сезанн отправил из Экса в Париж около ста пятидесяти картин, многие из которых были, очевидно, незаконченными и все свернуты в рулоны. Историю об увесистой пачке свернутых «сезаннов», как и многие другие приукрашенные рассказы Воллара, поначалу сочли выдумкой, но недавние исследования трещин на поверхности работ подтверждают ее достоверность.

Выставка в лавке Воллара вызвала на удивление положительную реакцию. Естественно, были и уклончивые отзывы. В статье «Клод Лантье», опубликованной в «Фигаро», Арсен Александр писал, что Сезанн – «художник без претензий, но весьма практичный». Таде Натансон, напротив, не поскупился на похвалы в журнале «Ревю бланш»:

Поль Сезанн может претендовать не просто на звание первопроходца.

Он заслуживает большего.

Он уже может претендовать на то, чтобы стать новым великим мастером французского натюрморта… За любовь, которую он в них вложил, за то, что в них заключено все его творческое дарование, он есть и всегда будет художником, пишущим яблоки – гладкие яблоки, круглые яблоки, свежие яблоки, тяжелые яблоки, блестящие яблоки, – яблоки, в которых важен цвет, не просто яблоки, которые хочется съесть и в которых trompe l’œil [обман зрения] завораживает гурманов, но в которых восхитительна сама форма… Он сделал яблоки своими…

Именно потому, что он писал с любовью и делал это из чистых побуждений, следуя своей склонности без оглядки на личную выгоду и прочую суету сует, молодые зрители, о которых он, несомненно, даже не думал, почтительно замедляют шаг у его холстов, вызвавших столько хулы, черпая силы в его дерзости. А его современники, которые также немолоды, с волнением смотрят на собранные воедино плоды его труда и с уважением склоняются перед его творческим наследием{761}.

Особенно важно, что Натансон отмечал влияние выставки на художников всех возрастов. Писсарро восхвалял творчество Сезанна; Дега и Ренуар спорили друг с другом из-за натюрморта, а слухи тем временем расползались, как рябь по воде, и вскоре настигли коллекционеров и торговцев картинами, которые находились в поиске или уже знали, чего хотят. По словам Воллара, Огюст Пеллерен впервые приобрел работу Сезанна именно на этой выставке, это была «Леда и лебедь»{762}.