Сезанн. Жизнь

Он сидит sur le motif лицом к горбатой, уравновешивающей пейзаж горе, а к нам повернута его уныло ссутуленная своенравная старая спина. Впервые поехав в Лондон, я вернулся с репродукцией сезанновской горы Сент-Виктуар. Первая самостоятельно купленная мной книга была о Сезанне. Когда я писал «Художника» [стихотворение], я читал письма Рильке, где тот описывал свое страстное увлечение Сезанном, и даже заимствовал некоторые его слова. Мне нравится упорство, отвага в работе, дух поколения, которое [Джерард Мэнли] Хопкинс назвал бы «самозаквашенным», но в хорошем смысле: мельник мелет на своей мельнице. Может, такой Сезанн и неизвестен художественным критикам и историкам, но именно с ним я живу, с автором этих неопровержимых полотен, столь устойчивых по своей сути, что они придают устойчивости и вам, и всему миру – и вам в этом мире{1085}.

Спустя столетие стойкость отодвигает inquiétude на задний план.

Паломничество в Экс началось еще при жизни Сезанна и продолжилось после его смерти. Приезжали туда не только художники. Хайдеггер был в Эксе в 1956, 1957 и 1958 годах. Двадцатого марта 1958 года в качестве вступления к лекции о Гегеле и греческих философах он рассказал о своей поездке в каменоломню Бибемюс, откуда видна гора Сент-Виктуар. По его словам, там он нашел тропу Сезанна, «которой в чем-то соответствует мой путь мыслителя»{1086}. Мерло-Понти посетил те места в 1960 году, когда писал «Око и дух». В качестве эпиграфа он взял высказывание Сезанна, приведенное Гаске: «То, что я пытаюсь передать, более загадочно, оно вплетено в само корневище бытия, это неосязаемый источник ощущений». В заключение он привел размышления Сезанна о продвижении и завершении, о жизни и жизни после смерти:

Причина того, что мы не можем построить иерархию цивилизаций или говорить о прогрессе – будь то в живописи или в любой другой важной для нас области, – состоит не в том, что нам мешает какой-то злой рок; дело, скорее, в том, что самая первая картина в каком-то смысле проложила себе самую длинную дорогу в будущее. Если даже ни одна картина не станет той самой картиной, если ни одна работа никогда не будет закончена, все равно каждое творение меняется, преображается, озаряется, углубляется, утверждается, возвышается, заново создает и предвосхищает все остальные. Произведения не представляют собой сформировавшиеся объекты не только потому, что они не вечны, как и все остальное; дело также в том, что почти вся их жизнь еще впереди{1087}.

Его произведения поселились в нашем сознании. Его влияние на наш мир и наше понимание мира сравнимо с влиянием Маркса или Фрейда. В «Источниках себя» Чарльз Тейлор писал, что Сезанн «нашел выражение смысловых форм и отношений, которые лежат в основе нашего обычного восприятия, когда они возникают и перенимают форму материальных вещей. Для этого ему пришлось изобрести новый язык, отказаться от линейной и воздушной перспективы и строить пространственные отношения с помощью градаций цвета. Он „ухватывает и превращает в видимые объекты то, что без него осталось бы замуровано в отдельной реальности каждого сознания: пульсации образов, составляющие суть вещей“»{1088}.

Сезанн меняет жизни людей.