Сезон бойни

Представьте себя амебой, перетекающей и ползущей, постоянно голодной, рыщущей повсюду в поисках пищи, обволакивающей добычу, переваривающей ее, время от времени делящейся пополам. Сможете ли вы представить себе, что вы и другой точно такой же одноклеточный организм способны объединиться ради общей пользы? И если сможете, то хватит ли у вас фантазии расширить границы воображения до множества самостоятельных клеток, объединяющихся в слитные группы, для того чтобы увеличить шансы на выживание и успех каждого члена? Сможете ли вы, бездумная амеба, постичь возможности органа? Хватит ли у вас способностей перебросить от этого мостик к понятию многоклеточного организма, существа, состоящего из множества разнообразных неразделимых групп клеток, каждая из которых работает совместно с другими, выполняя свою специализированную функцию на благо целого? И если вы все-таки сможете перепрыгнуть через эту пропасть и представить себе все множество взаимосвязей между миллионами разнообразных специализированных клеток, а также процессы и органы, необходимые для существования даже такого мелкого существа, как белая мышь, то сумеете ли вы представить себе человека? Сможете ли вы понять, что такое разум, не обладая собственным разумом?

И если вы, одноклеточная амеба, сумеете как-то, самым невероятным способом, представить себе существование более развитых созданий, чем вы сами, то сможете ли сделать еще более невероятный скачок к пониманию взаимоотношений между этими существами? Представляя себе отдельное существо, можно ли представить семью? Племя? Акционерное общество? Город? Можно ли вообразить государство с общими целями? И наконец, сможете ли вы сделать самый большой скачок и понять процессы, происходящие в мире? Сможете ли?

Может ли амеба понять человека?

Может ли человек понять природу Хторра?

Амеба, по крайней мере, имеет хорошее оправдание – она вообще не может понимать. Беда же человека в том, что он не в состоянии понимать за определенными пределами.

Иногда, во сне, меня посещали видения – как что-то большое и безмолвное двигается в ночи, громадная фигура, больше рыбы-энтерпрайз, поднимается из глубин сна. Я ощущал ее, как стену, как гору, как прилив сущего, она поднимала меня на своем гребне.

Иногда, во сне, я слышал ее призыв – одинокий звук, глубокий и страшный, приглушенный вопль отчаяния Он звучал жалобно, словно огромный гонг резонировал на дне бездны подсознательного. Его печаль была всепроникающей, от нее нельзя было скрыться.

Я пытался обернуться и посмотреть, что там позади Ощущение было такое, что там скрывается лицо, или голос, или человек, которого я знаю, но, сколько я ни оглядывался, это пряталось за пологом сна.

Иногда ощущение становилось сексуальным – горя-чее, скользкое, влажное объятие, окутывающее меня целиком, словно все мое тело глубоко погружалось в матку чего-то родного.

Иногда я слышал, как меня окликали по имени откуда-то издалека. А иногда я знал – внезапно как будто расправлялся миллионократно, и в мозгу фейерверком взрывалось понимание. В это наикратчайшее, раскаленное добела мгновение я не только понимал огромность мысли, охватившей меня. Я становился существом, способным творить и владеть грандиозным. Я тянулся к нему, но, прежде чем пальцы смыкались вокруг него, я просыпался, весь в поту и дрожащий – и это нервирующее своей незавершенностью ощущение продолжало мучить меня сутки и недели; мой сон нарушался, а тело болело от желания, удовлетворить которое не было никакой возможности.

Иногда ощущение было такое, словно меня окутывал влажный туман моего собственного разума, по-прежнему отравленного похмельным восторгом от пережитых ярких галлюцинаций. Или, возможно, мозг просто покрывался испариной, и это была более мягкая форма галлюциногенной лихорадки.

Иногда я ощущал себя червем. Как червь видел, слышал и чувствовал всем своим телом – все сразу. От этого я подергивался. Чесались те места, которых я не мог почесать. Возникал голод на те вещи, которых я не мог попробовать, которых не знал. Безнадежно отчаявшийся, как подросток, мечтающий познать тайну совокупления, я испытывал чувство, намного более глубокое, намного превосходящее это простейшее стремление, о котором человек по-прежнему ничего толком не знает.

Иногда я сидел в одиночестве и нянчил в себе это потрясающее влечение, нащупывая более совершенные отношения, чем грезились раньше. А иногда я был уверен, что сошел с ума, и сумасшествие пожрало меня, а то, что осталось, бредет вниз по глухому коридору навязчивой идеи.

Иногда я чувствовал себя распоротым.

Мне хотелось рассказать кому-нибудь, что именно я чувствую, но еще сильнее я ощущал необходимость держать язык за зубами. Предполагалось, что мне доверено открытие. Но если то, что я открыл, было настолько пугающим, что ставило под сомнение мою способность выполнить свое предназначение, то я не осмеливался сообщить об этом. Я не мог позволить им остановить меня. Только не сейчас.

Итак, я хранил молчание и странные сны про себя. И гадал, что же такое безуспешно пыталось поведать мое подсознание.