Сезон дождей и розовая ванна

— Ну зачем же такое беспокойство! — Гисукэ про себя усмехнулся. — Просто хотелось поговорить с тобой наедине.

— Тогда, если тебе удобно, приезжай ко мне. Прямо сейчас; хорошо? Мои все дома, но они нам не помешают. А больше я никого не жду.

Мияяма был приветлив. Очевидно, считал, что знает, о чём пойдёт речь. Тадокоро постарался его обрадовать: мол, был у меня Канэзаки, я его уломал… Да, у Тадокоро и Мияямы полный альянс. Небось посмеиваются над этим несносным Канэзаки, который вдруг попался на удочку, возмечтав сделать Мияяму своим должником.

Гисукэ вышел из дому, предвкушая, как утрёт нос зарвавшемуся честолюбцу Мияяме. Доехал на автобусе за двадцать минут. Мияяма, адвокат по профессии, жил недалеко от районного суда. Года три назад он перестроил и переоборудовал свой дом — из тщеславия, конечно, и теперь прохожие нередко останавливались, любуясь его красивыми пропорциями и роскошью отделки.

Пройдя через передний сад, посреди которого возвышалась живописная сосна, Гисукэ окинул взглядом небольшое строение европейского стиля, где размещалась контора Мияямы, и остановился перед парадной дверью японского особняка. У входа стояла серебряная ширма, а перед ней — огромная икебана на подставке из чёрного дерева. Мияяма, мнивший себя крупным политическим деятелем, лез из кожи вон, чтобы ошеломить посетителей.

Секретарь, встретивший Гисукэ, провёл его в просторный кабинет с нишей "никэндоко", где висели две парные картины южной школы. Гисукэ вполне мог их оценить, так как хозяин предоставил ему возможность созерцать их в одиночестве в течение получаса. Наконец Синдзиро Мияяма вышел к гостю.

— Извини, извини!.. С посетителями хлопот не оберёшься, то один идёт, то другой, вот и задержался…

Мияяма всем своим видом изображал страшную занятость. Даже сел как-то боком, словно через минуту собирался вскочить и бежать по неотложным делам.

Синдзиро Мияяме было сорок три года. Невысокий, худощавый, без единого седого волоса в иссиня-чёрной, аккуратно разделённой пробором шевелюре, он выглядел моложе своих лет. Больше тридцати шести — тридцати семи ему не давали. Лицо овальное с очень светлой кожей, прямой нос, густые брови, тонкие подбритые усики, узкие глаза под очками без оправы. Примечательными были маленький рот бантиком и чуть покатые плечи, придававшие его внешности лёгкий оттенок женственности: Изящный Мияяма чувствовал себя красавцем и, действительно, пользовался успехом в увеселительных кварталах. Его любовницей была самая красивая и популярная хостес из кабаре "Куинби".

— Мияяма-кун, я пришёл просить тебя о сотрудничестве, — без обиняков начал Канэзаки.

— Да? О каком же?

По сценарию о сотрудничестве должен был просить Мияяма, а тут вдруг роли переменились. На лице Мияямы появилось напряжённое выражение.

— Прежде чем начать разговор, я хотел тебя спросить, верны ли слухи, что Хамада решил оставить пост мэра и не будет баллотироваться на предстоящих выборах?

— Да, это так, — кивнул Мияяма, насторожённо поглядывая на Гисукэ.

По его лицу пробежала лёгкая тень. Очевидно, Мияяма подумал, что ему сейчас придётся оправдываться перед Гисукэ за то совещание, где был решён вопрос об отставке Хамады. Канэзаки и других представителей внутрипартийной оппозиции на него не пригласили, всё сделали келейно. Короче говоря, Мияяма сам выдвинул свою кандидатуру на пост мэра. Сейчас он, разумеется, испытывал неловкость и заранее сделал постное лицо, готовясь к объяснению.

— Я согласен, что Хамаде пора на покой, — быстро отреагировал Гисукэ. — Хамада человек прекрасный, тут и говорить нечего, но… Есть одно "но" — мягковат он, не слишком энергичен. А наш город растёт, развивается. Мэром должен быть человек крупный, масштабно мыслящий. И такая кандидатура у меня есть на примете. Вот я и хотел услышать твоё мнение по этому поводу.

Гисукэ совершенно сознательно не упомянул о предполагаемом выдвижении Мияямы на пост мэра. Поскольку тот ничего ему официально не сообщил, он был вправе изобразить полную неосведомлённость.

Пока что тактика Гисукэ себя оправдывала. Мияяма, не получив его предварительного согласия, колебался, говорить или не говорить, что собирается баллотироваться, да так и не сказал. На это Гисукэ и рассчитывал. Теперь Мияяме будет невозможно сразу отклонить предложение Гисукэ. Ему придётся проглотить горькую пилюлю, всё выслушать и, скорее всего, сдать позиции.

— Что-то я не совсем понимаю, о чьей кандидатуре речь? — в голосе Мияямы появились тревожные нотки.

Гисукэ читал лицо Мияямы как открытую книгу: глава первая — радость от убеждённости, что давнишний противник, по словам Тадокоро, собирается пойти на мировую; глава вторая — недоумение и затем тревога по поводу неожиданного манёвра противника. Интересно, какой будет третья глава?..

— Речь идёт о человеке, который, как никто другой, может потрудиться на благо Мизуо… — Гисукэ, как заправский оратор, сделал эффектную паузу и не без торжественности произнёс: — Короче говоря, это Сугимото-сан.