Преподобный Пирал Пратт считался, и не без оснований, главой организованной преступности всего региона, он был похож на торговца текстилем, ушедшего на покой. На пикнике отошедших от дел торговцев текстилем он бы не бросился в глаза, и никому не пришло бы в голову посчитать его чужаком. По крайней мере, издали. Наблюдение вблизи позволило заметить в Пирале Пратте кое-что, нехарактерное для торговца текстилем. Старый побледневший шрам на скуле, след удара ножом. Нехорошее зловещее выражение на тонких губах. Светлые, желтоватые глаза, неподвижные, как у питона.
Никто долго не прерывал молчания. Откуда-то из-за стены долетала музыка, слышался шум.
— Рад видеть и приветствовать вас обоих, — сказал, наконец, Пирал Пратт. В его голосе отчетливо проявилась старая и прочная любовь к дешевым и плохо очищенным крепким напиткам.
— Тебе я особенно рад, певун, — преподобный улыбнулся Лютику. — Не виделись с тех пор, как ты украсил своим выступлением свадьбу моей внучки. И я как раз думал о тебе, потому что другая моя внучка что-то заторопилась замуж. Я верю, что по старой дружбе ты и на этот раз не откажешь. Ну как? Споешь на свадьбе? Не заставишь просить себя так же долго, как в прошлый раз? И не придется… убеждать?
— Спою, спою, — поспешил успокоить его Лютик, слегка побледнев.
— А сегодня, — продолжил Пратт, — вы зашли, чтобы справиться о моем здоровье, я полагаю? Хреновое оно, мое здоровье.
Лютик и Геральт промолчали. Огрокраснолюд вонял мускусом. Пирал Пратт тяжко вздохнул.
— У меня язва желудка и анорексия — роскошный стол уже не для меня, нашли у меня болезнь печени и запретили пить. К тому же еще ущемление дисков, шейных и поясничных, и — прощай охота и прочий экстремальный спорт. На лекарства и лечение уходит прорва денег, которые раньше я обычно тратил на азартные игры. Свистелка, правда, еще встает, но сколько труда нужно приложить, чтоб встала! Больше хлопот, чем удовольствия… Ну и что мне остается? А?
— Политика?
Пирал Пратт засмеялся так, что затрясся даже хвостик на феске.
— Браво, Лютик. Как всегда, в яблочко. Политика, о да, это как раз для меня. Сначала у меня не было к этому интереса. Сперва я хотел заняться шлюхами и инвестировать в публичные дома. Я вращался среди политиков и со многими был знаком. Убедился, что лучше иметь дело с блядями, потому что у блядей есть хоть какая-то честь и определенные принципы. С другой стороны, править из бардака не так удобно, как из ратуши. А править хотелось бы, как говорится, если не миром, то хотя бы округом. Древняя мудрость гласит: если не можешь их уничтожить, то примкни к ним.
Он помолчал, глянул на шезлонг, вытягивая шею.
— Не сачкуйте, девочки! — закричал он. — Не притворяйтесь! Больше, больше энтузиазма! Хм… Так о чем это я?
— О политике.
— Ну да. Ну, политика есть политика, а у тебя, ведьмак, твои знаменитые мечи украли. Не потому ли я имею честь приветствовать вас?
— Как раз поэтому.
— Украли мечи, — Пратт покачал головой. — Болезненная потеря, наверное? Ясно, что болезненная. И непоправимая. Ха, я всегда говорил, что в Кераке вор на воре сидит. Тамошние люди, как известно, крадут при малейшей возможности все что не прибито прочно гвоздями. А на случай, если прибито, они всегда носят с собой ломик.
— Расследование, надеюсь, идет? — продолжил он, немного погодя. — Феррант де Леттенхоф работает? Скажу вам, однако, правду, господа. Чудес от Ферранта ожидать не следует. Без обид, Лютик, но твоему родственнику лучше бы быть бухгалтером, чем следователем. У него нет ничего, кроме книг, кодексов, параграфов, уложений, и эти его доказательства, доказательства и еще раз доказательства. Как в том анекдоте о козе и капусте. Не знаете? Как-то заперли вместе козу и кочан капусты. Утром капусты как не бывало, а коза срет зеленым. Но доказательств не хватает, и свидетелей нет, поэтому дело закрыто: causa finita. Я не хочу быть плохим пророком, ведьмак Геральт, но дело о хищении твоих мечей может придти к подобному завершению.
Геральт и на этот раз промолчал.
— Первый меч, — Пирал Пратт потер подбородок унизанной кольцами рукой, — стальной. Сталь из сидеритовой руды, полученной из метеорита. Выкован в Махакаме, в краснолюдских мастерских. Общая длина сорок с половиной дюймов, длина самого клинка — двадцать семь с четвертью. Прекрасно уравновешен: вес клинка точно равен весу эфеса, вес всего оружия наверняка менее сорока унций. Рукоять и гарда выполнены просто, но элегантно.
— И второй меч, такой же по длине и весу, серебряный. Частично, конечно. Стальной сердечник окован серебром, лезвие также стальное, чистое серебро слишком мягкое, чтобы его можно было хорошо заточить. На эфесе и по всей длине клинка рунические знаки и символы, которые мои языковеды прочесть не смогли, наверняка магические.
— Точное описание, — лицо Геральта было как камень. — Как будто вы видели мечи.