Сезон крови

Может быть, она едва заметно улыбнулась, но я не мог сказать наверняка. Какое-то время Клаудия смотрела на меня, потом мотнула головой, приглашая войти. Я проскакал по лужам и грязи к двери. Дождь катился по волосам, заливал глаза и лицо. Одежда промокла насквозь и липла к телу, как вторая кожа. Клаудия подняла свечу повыше, чтобы лучше меня разглядеть.

– Я не был уверен, что тебя застану.

– Я и сама точно не знала, как долго еще буду здесь торчать.

Она открыла дверь, чтобы пропустить меня внутрь, и отошла в сторону. Как только я переступил порог, дверь закрылась, и Клаудия оказалась рядом. Свеча выхватывала из темноты части предметов вокруг нас. На Клаудии было только большие белое полотенце, и ничего больше. Ее волосы были почти такими же мокрыми, как мои.

– Что тебе нужно? Какого черта ты снова сюда явился?

Я стоял, заливая водой пол. Дождь колотил в стекла, потоками лился из желобов на крыше, собирался в лужи посреди грязного двора.

– Я просто… я надеялся, что мы сможем немного поговорить.

– Ты пил. Я чувствую, что от тебя пахнет.

– Да, немного.

– Значит, ты из тех, кому надо принять для храбрости?

– Я уже не знаю, кто я теперь такой.

Она покачала головой, одновременно с раздражением и удивлением.

– Слушай, я же ясно сказала. Я этим больше не занимаюсь.

– Это я понял.

Клаудия отвернулась, прошла к старенькому дивану и села. Она поставила свечу на хлипкий столик перед собой, оказавшись в круге света, в то время как меня обступила тьма.

– Я принимала ванну, отдыхала и пыталась насладиться дождем. Если ты не возражаешь, мне бы хотелось вернуться к этому занятию. И если ты не заметил, уже ночь. Это мой дом. И ты заявился сюда без приглашения. Во второй раз. Так что я спрошу снова: что тебе нужно?

Я придвинулся ближе к ней и к свету.

– Почему ты не включаешь свет?

– Электричество отключено. Завтра я уезжаю, так что какая разница?

Вспышка молнии на секунду залила комнату синим светом.

– Мы идем в разные стороны, – сказала Клаудия. – Ты бежишь во мрак, я бегу от него прочь. Я попыталась отнестись к тебе по-хорошему, честно рассказала все, что тебе хотелось узнать, так какого хрена ты снова выносишь мне мозги?

– Клаудия, я вовсе не хочу тебе надоедать. Я…

Она взглянула на обручальное кольцо у меня на пальце.

– Иди домой к жене, Платон.

– Моей жены нет дома.

Она сморгнула в свете свечи.

– У меня тут что, по-твоему, клуб разбитых сердец?

– Прости, что вот так заявился, – сказал я. – Я просто…

– Просто что? Боже ж ты мой, ты хоть одну фразу сегодня договоришь до конца? – Клаудия встала, крепко прижав полотенце на груди. – Ты думаешь, что можешь вот так просто заявиться, весь из себя офигенный самец, и поиметь меня, так, что ли? Или ты просто решил прогуляться по темному району в поисках приключений? Жена ушла, сам нажрался, так чего бы и нет? А этой потрепанной потаскушке все равно нечем заняться, так почему бы не раздвинуть для тебя ножки, правда? Ну ты просто душка, спасибо, что заглянул.

– Я ничего такого…

– Выметайся. – Она обошла кофейный столик. – Просто выметайся.

– Я хочу только поговорить.

– Ни фига ты не хочешь говорить.

Я стоял и смотрел на нее, мокрый и жалкий, как забредший с улицы щенок. Никогда еще я не чувствовал себя так глупо и одиноко.

– Бернард когда-нибудь здесь бывал? – спросил я.

Она оставила свечу на столе и встала рядом со мной в темноте.

– Да, несколько раз. Что с того? Тебе что за дело?

Мы стояли так близко, что я слышал ее дыхание.

– Ты когда-нибудь чувствуешь его присутствие?

Она закрыла глаза, как будто надеялась, что если не смотреть на меня, то я пропаду.

– Я уже больше почти ничего не чувствую.

– Клаудия…

– Выметайся и оставь меня в покое.

– Опусти на время эту стену и позволь поговорить с…

– Это хорошая, добротная стена. Я ее строила много лет. За ней я в безопасности.

– Из-за нее ты совсем онемела, – сказал я. – Я это знаю, потому что сам прожил за ней много лет.

– Лучше онемение, чем боль.

– По крайней мере, боль означает, что ты еще жива.

– Чтобы чувствовать боль, не обязательно быть живым. – Ее глаза заблестели. – Мертвым тоже может быть больно. – Она вышла из комнаты, пробормотав: – Убирайся. – Но оказавшись в коридоре, позволила полотенцу соскользнуть, продемонстрировав в смутном свете свечи обнаженную спину и изгиб ягодиц.

Я пошел за ней. Коридор был коротким и узким, сначала шла ванная комната. Внутри вокруг ванны, раковины и туалетного столика горели свечи. Я остановился в дверях, но внутри никого не было, и я пошел дальше, в спальню в конце коридора. Здесь тоже горели свечи, но они едва могли разогнать темноту. В комнате были только комод и старая неубранная кровать. Простыни кучей свалены в ногах. Над кроватью висел поблекший черно-белый плакат с изображением Билли Холидей. Голый пол. Я стоял в дверях и смотрел на то, что выхватывали из темноты огоньки свечей – в том числе на Клаудию, которая стояла у кровати, все еще удерживая полотенце перед грудью.

Наши взгляды встретились и сцепились, казалось, не на один час, и хотя мы не произнесли ни звука, между нами произошли бесчисленные беседы.