Сезон крови

Я знаю, что остальные где-то поблизости, и при одной только мысли о них во мне зарождается такой глубинный ужас, какого мне никогда прежде не приходилось испытывать. Физически ощутимый, душащий страх, на котором мне не хочется задерживать внимание, потому что я знаю: он глубже, сильнее и смертоноснее меня самого. Как чудовище в коробке. Если его выпустить, все кончено. Я продолжаю говорить, лопочу в надежде, что, может быть, сумею словами затопить собственный страх. И снова Бернард поднимает руку, и я умолкаю. Я замечаю, что у него грязные руки, ногти слишком отросли, под ними набилась земля. Он говорит, что пришел попрощаться, что ему пора уходить. Потом вроде как вздыхает и облокачивается о дверную раму, как будто может упасть без поддержки. А я просто стою возле кровати и смотрю на него, не зная, что и думать. А потом… приходят они. Тихо проникают в комнату из-за его спины. У меня потеют ладони, а сердце бьется так, что я слышу, как оно стучит о грудную клетку. Это моя спальня, и я не хочу, чтобы они здесь находились, я их не знаю, они выглядят совершенно незнакомыми. Их четверо, трое мужчин и женщина, и они все заходят, как будто им тут самое место.

Бернард говорит, что все в порядке, но мне так страшно. Они, эти… люди меня пугают. Потому что я знаю, что́ они такое. Они не произносят ни слова, просто стоят и смотрят на меня черными глазами, и Бернард ничего не объясняет, но я знаю, знаю, что́ они такое и зачем они здесь. Бернард улыбается снова, но на этот раз его губы трескаются и рассыпаются, как засохшая глина, и изо рта вытекает отвратительная нитка крови, слюны и грязи, а глаза становятся такими же холодными, как у остальных. Я слышу крик, но он тут же задушенно стихает, и я не успеваю сообразить, что кричу я сам…

Я выключил душ и встал, склонив голову, упершись руками в кафель, прислушиваясь, как давится, глотая воду, сток. Мое сердце отчаянно билось, но я чувствовал, что если лягу, то просплю несколько дней подряд. Когда вода и мыльная пена просочились в водосток, я открыл глаза и отдернул занавеску. Зеркало запотело, вся ванная заполнилась паром. По единственному окну стучал дождь, сотрясая раму.

Зеркало на двери сквозь пар продемонстрировало мое отражение в полный рост. Волосы, кажется, редеют с каждым днем. Следовало бы побриться, но мне нравится вид щетины. Она подчеркивает линию подбородка и голубизну моих глаз. Я рассматривал себя среди подымавшихся к потолку завитков пара и думал: вот так вот подбирается к нам возраст. Подкрадывается, постепенно и едва заметно, как умелый соблазнитель, и мы оказываемся в его объятиях, не успев еще ничего сообразить. Мне нет сорока – еще три года до сорокалетия, но частенько кажется, что я уже куда старше.

Откуда-то из глубины отражения на меня глянул человек из прошлого, который никогда не поверил бы, что станет таким усталым, таким изнуренным. По крайней мере, не в тридцать семь. И иногда мне казалось, что это незнакомец, совершенно чужой и чуждый персонаж в чьей-то еще истории. Человек, которого я едва могу узнать.