Сезон крови

Решение уехать из города я принял на удивление легко. Хотя я никогда не выезжал далеко за пределы Поттерс-Коув, я чувствовал, что пришло время найти новое место и, хотел надеяться, начать с чистого листа. Через несколько дней я буду во Флориде, и, как однажды рассуждала вслух Тони, не уверен, что кто-то заметит мое отсутствие. Никто точно не обратит внимания и не станет меня удерживать. По правде сказать, я уже чувствовал себя так, будто уехал, и проводил время, словно некая странная переходная форма, застрявшая в загадочной точке между жизнью и смертью, исполненная теперь уже не ужаса, а бесконечного беспокойства, навечно обреченная смотреть из окна в надежде, что произойдет что-то необычное, чувствовать тошнотворный неуверенный холодок всякий раз, когда темную комнату осветят фары незнакомого автомобиля, или зазвонит телефон, или кто-то постучит в дверь. Навечно связанный знанием, что я не один, я вынужден был выживать благодаря избранным воспоминаниям и самоуговорам, которые нашептывал себе каждый вечер.

Мне все еще снились кошмары, мне, наверное, никуда уже не деться от них до конца жизни, но никогда больше – тот самый кошмар. Как и Бернард, они вернулись в тень, растворились в сумрачных коридорах моего разума. Но они оставили после себя осадок, похожий на липкий след слизняка, и все, что прилипло к этому следу, останется со мной – со всеми нами – навсегда, навечно свяжет нас всех друг с другом.

«Как части целого», – говорил когда-то мудрый и терпеливый Томми, лучший друг Бернарда. Только через много лет после его смерти я понял, насколько точным было это описание. Но именно с его смерти все и началось. Когда перед тогда еще его глазами погиб единственный друг, Бернард был опустошен, уничтожен. Его юный разум разлетелся на куски, и после этого он стал как бы разными гранями одного человека, целое раскололось на несколько отдельных, самостоятельных частей. Рик, наш бесстрашный и неразрушимый защитник, Дональд, остроумный и утонченный интеллигент, Тони, наша мать, сестра, жена и возлюбленная, наша вечная женская половинка, наш голос разума. И Бернард, наша темная и обозленная изнанка. И я – всего понемножку от каждого, плюс чего уж там еще осталось.

Расколотый на части, Бернард был введен во мрак своей матерью, и через него мы все оказались под влиянием зла. С того момента мы превратились в напуганных и запутавшихся детей, стали соревноваться за место под солнцем и в то же время, как умели, пытались защитить друг друга; искали дорогу в мире, которого ни один из нас не понимал, в котором ни один из нас не чувствовал себя вполне комфортно.

Как и в собственных шкурах.

И всякий раз, представляя нас всех вместе, я видел не измученных и опустошенных взрослых мужчин, которыми мы стали, но мальчишек, которыми, как я все еще хотел верить, мы когда-то были. Когда мы катались на велосипедах в солнечные дни, гонялись за облаками и жившими за ними фантазиями и наполнялись жизнью с каждым вздохом, с каждым новым днем. Я предпочитал воображать нас такими: счастливыми, здоровыми, неразлучными, как и должно было быть.

* * *

По дороге из штата я нашел в себе силы завернуть к дому Клаудии. Вечер было особенно холодным, что оказалось очень кстати. Я выбрался из машины и встал у дороги, глядя на дом. С приближением зимы он казался еще более заброшенным, чем обычно, отделенным от остального мира. И, может быть, это было не так уж плохо.

В тот день я несколько минут смотрел на облака. Они проносились мимо, темные, набухшие; даже неся в себе бурю – а может быть, благодаря этому – они скользили по небу изящно. Тогда, при взгляде на эти вершины мира, я осознал, какими незначительными мы были в действительности.

Но когда я буду думать о Клаудии, чувствуя, что мне ее недостает, я буду вспоминать этот дом.

Дешевый вентилятор под потолком, который медленно вращался над нами как лопасти вертолета, рассекал тьму и свет, отбрасывая черные и белые полосы на ее обнаженное тело. Ее голову на подушке рядом со мной, и то, как она распахивает глаза и шепчет: «Ты не можешь от этого сбежать».

Я вспомню, как сказал ей: «Я хочу проснуться. Я всего лишь хочу проснуться».

А она ответила: «Ты не спишь».

И я вспомню ее труп в заполненной кровью ванной, со срезанными веками и вспоротыми запястьями, раскрытую опасную бритву на полу под безвольно повисшими пальцами, смятый рекламный плакат в углу – Флорида, недостаточно далеко отсюда – свечи повсюду и следящие за нами Ад, Рай и все, что между ними.

Я вспомню, как коснулся хвоста Люцифера, когда он промелькнул рядом со мной в ночи. И только тогда, в тот момент, когда Дьявол поднял голову, я начал понимать, что чувствовал Бернард, что он делал, пока меня не было. Только тогда я начал понимать его обряды и того, кем он был.

Кем были все мы.