Сезон крови

– Да, Чаки сказал, что, если нас застукают с этим журналом, мы реально попали.

Я пожал плечами.

– Чаки Динунцио просто кретин.

– И этот журнал был дороже остальных, – сказал Бернард, как будто не слышал меня. – Двадцать баксов.

– Двадцать баксов? Откуда ты взял столько денег?

– Стянул у мамы из сумочки.

– Болван, таких денег она точно хватится.

– Она уже спросила, не я ли их взял, – сказал он, улыбаясь. – Я просто сказал нет, и она мне поверила.

Я покачал головой.

– Ну ты псих.

– Эй, ты только никому не говори про журнал, ладно? Если Чаки прознает, что я кому-то рассказал, откуда его взял, они с ДиДжи меня убьют.

Чаки Динунцио был коротышкой в стильных черных очках, с зализанными назад волосами. Он носил вельветовые джинсы «Левайс» и узкие галстуки и был местной легендой. Родившись в семье сидельцев, Чаки, судя по всему, собирался следовать тем же путем. Он был на год старше нас и, сколько мы себя помнили, держал что-то вроде местного черного рынка. Какой бы предмет ни был нам нужен, он либо уже был у Чаки, либо тот знал, где его можно достать. Если у него ничего не выходило, в дело вступал его лучший друг и подельник, ДиДжи Яблонский, парень невероятных размеров, но почти что умственно отсталый. Он был единственным шестнадцатилетним парнем в начальных классах старшей школы. ДиДжи служил Чаки физической поддержкой, когда сделка срывалась или «покупатели» вели себя неуважительно. По большей части Чаки торговал сигаретами, журналами «Плейбой» и «Пентхауз», пивом, карманными и охотничьими ножами – и даже билетами на концерты, когда мы перешли в старшую школу. Если мы хотели заполучить что-то, чего не могли достать сами, Чаки Динунцио всегда был готов прийти на помощь.

Впрочем, это казалось немного чересчур даже для Чаки.

– Да не стану я никому ничего рассказывать, – пробормотал я.

Бернард осторожно отвернул обложку, и я увидел на странице по-разному сгруппированные фотографии. Все они были черно-белыми и сериями продолжали тему, начатую на обложке. Та же женщина привязана к креслу, фотография с близкого расстояния, на темном фоне без глубины, как будто все снималось перед растянутым от пола до потолка черным полотнищем. Мой взгляд медленно перемещался от кадра к кадру, и каждый казался хуже предыдущего. К женщине присоединился толстый мужчина без рубашки, но в кожаной маске, и встал у стола, на котором были разбросаны какие-то странные приспособления и пыточные принадлежности. В первой последовательности он угрожающе нависал над женщиной, затем последовал ряд, в котором он держал ее за подбородок и раз за разом бил по лицу.

– Херня какая-то, – сказал я. Журнал уже теперь производил на меня действие, обратное обычному. Одно дело – голая женщина, но тут было что-то мрачное и уродливое, и вовсе не завлекательное.

– Не, – выдохнул Бернард, – погоди.

Он перевернул страницу, и хотя что-то подсказывало мне не смотреть, я взглянул.

Мужчина срезал с женщины бюстгальтер и позволил ему упасть на пол. Затем он начал трогать ее, а она кричала и пыталась вывернуться. На последней фотографии на странице мужчина стоял возле стола. В одной руке он держал странное металлическое приспособление с длинной резиновой трубкой, пальцем другой угрожающе указывал на связанную и перепуганную женщину.

– А это что такое? – Я сглотнул так сильно, что почувствовал боль.

Бернард посмотрел на меня и улыбнулся. Его тощая грудь вздымалась быстрее, чем раньше, от стекол очков отражались яркие солнечные лучи.

– Знаешь, что такое клизма?

Я знал, но мне потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, как именно она работает.

– Господи, – наконец произнес я, – он же не собирается это делать, правда?

Бернард торопливо закивал, его лицо раскраснелось, но не от солнца. Он перевернул страницу.

– Сначала она выглядит такой испуганной, – сказал он, медленно переводя взгляд на журнал, – но когда он начинает, ей нравится, видишь?

– А блин, какая мерзость! – Побоявшись, что меня вот-вот стошнит, я с трудом поднялся на ноги и стряхнул с брюк сосновые иголки. – Зачем мне вообще на это смотреть?

– Ей нравится, – повторил он. – Смотри, на последней странице он ее отвязывает, и она…

– Чувак, ты совсем спятил, – сказал я, изобразив беспечный смех.

Выражение его лица как-то изменилось, и он едва заметно пожал плечами.

– Но сиськи клевые, а?

Я кивнул.

– Да, наверное.

– Наверное?

– Да ну на фиг, она теперь, наверное, старше моей бабушки.

Он закрыл журнал и вернул его в пакет.

– Как думаешь, сиськи у Джулии Хендерсон такие же клевые?

– Не такие здоровые, как у этой, – сказал я, с облегчением наблюдая за тем, как он убирает журнал. – Но наверняка куда клевее.