Сезон любви на Дельфиньем озере

Я немедленно принялась расспрашивать, вернее, допрашивать, Антонова и выяснила, что Лиза была из цирка, приехала на озеро вместе со своим мужем, дрессировщиком морских львов, который передерживал здесь своих животных, да так тут и осталась. Да, это в духе Сергея — чужая жена для него привлекательнее, чем своя. Впрочем, о нем теперь надо говорить в прошедшем времени… К тому же Лиза блондинка… крашеная, подумала я со злорадством. Впрочем, мужчины в таких вещах не разбираются. Сергей любил светловолосых женщин — и я в то время, когда мы познакомились, была перекисной блондинкой, этакой Изольдой златокудрой.

Когда я от него ушла, то вернулась к тому цвету волос, что мне был дан от рождения, — они у меня русые и на солнце выгорают прядками. Как-то меня встретил институтский приятель и сделал мне комплимент, сказав:

— Молодец, что ты покрасила волосы в более темный цвет! Он тебе идет гораздо больше, чем твой естественный тон.

Сергея же тогда неприятно поразило, что я изменила цвет волос и прическу (я отпустила волосы); он сказал мне, что я стала какой-то чужой, чего я, собственно говоря, и добивалась.

Меня удивило, что при данных обстоятельствах я могу испытывать нечто вроде ревности. Лиза же, несомненно, меня просто возненавидела, если судить по тому, как мило она со мной обошлась; ей наверняка уже рассказали о нашей вчерашней встрече с Сергеем.

Впрочем, Лиза же в конечном итоге меня и выручила. Я понимала, что как бы я к этому ни относилась, но мой долг — сопровождать гроб с телом моего бывшего мужа в Москву. Я была в ужасе — и от самой ситуации, и от того, что мне предстояла встреча с его мамашей, которая и так обвиняла меня во всех смертных грехах, а теперь наверняка обвинит еще и в гибели сына, причем громко и прилюдно, и я уже видела в красках сцену на кладбище. Чернецовы меня никогда не любили, возможно, из-за того, что они были кондовые русаки, а во мне смешалось много кровей: польская, украинская, еврейская.

После развода они изо всех сил старались настроить Сергея против меня, и, насколько я знаю, моя разлюбезная свекровь, говоря обо мне, употребляла исключительно слова, начинавшиеся с букв «б» или «ш».

Наверное, вид у меня был совершенно обреченный, потому что все, буквально все подходили ко мне и уговаривали не уезжать в Москву.

— В конце концов, вы с ним уже шесть лет как расстались, — говорила Ника.

— Ты ему ничего не должна, — подхватывала тему Вика.

Ванда, моя добрая и безотказная тетка, которая никогда не любила Сергея, считая, что он меня сделал несчастной — как будто он был виноват в том, что был психопатом, — старалась на этот раз настоять на своем:

— Ты не можешь уехать, Таня, и оставить меня без помощника. Если ты задержишься на неделю, мы можем пропустить нужный момент, и весь сезон пойдет насмарку. Ты не можешь меня так подвести…

Тахир Рахманов высказывался более определенно:

— Тебя приняли на работу, ты получила командировочные, так что давай работай. Ты здесь нужна. С похоронами мы как-нибудь и без тебя справимся.

Конечно, все они понимали, как мне не хочется ехать, и я уже почти готова была сдаться, если бы не внутреннее чувство долга, которое было выше меня.

К тому же никто из них не видел, как мы с Сергеем целовались возле ворот накануне его смерти — равнодушные, давно уставшие друг от друга бывшие супруги так не делают. Впрочем, когда я рассказала об этом своим подругам, то они уверили меня, что это ничего не меняет.

Но когда я на следующий день пришла на Дельфинье озеро, чтобы собрать кое-какие его вещи, то обнаружила, что в его домике хозяйничает та самая девица с прозрачными глазами, и молча вышла; смущенный Антонов сказал мне, что Лиза намерена лететь в Москву, и они не могут ее отговорить. Тут с моих плеч как бы спал тяжкий груз — одной плачущей, близкой покойному женщины будет у гроба более чем достаточно.

Поздно вечером из города вернулся Рахманов и рассказал о результатах вскрытия: легкие полны воды, что означает, что Сергей утонул; уровень алкоголя в крови очень высокий, то есть он должен был выпить гораздо больше, чем те две бутылки шампанского, которые мы с ним напополам распили. Раны от зубов — несомненно, от зубов самца сивуча — не такие страшные, как казались на первый взгляд, и когда они были нанесены: при жизни или сразу после смерти — установить трудно. Следствие пришло к выводу, что это несчастный случай.

Выяснилось, что я была последним человеком, который видел Сергея в живых. Скорее всего, проводив меня до базы и вернувшись на озеро, он захотел еще добавить, а потом в пьяном виде, как это не раз уже бывало, пошел проверить своих зверей; все знали, что он опасался могучего Гаврюшу, и, возможно, он решил еще раз проверить себя — алкоголь помог ему преодолеть страх. Что он пил поздно вечером, установить было невозможно — в нижнем отделении шкафа, что стоял в тренерской, скопилось множество пустых бутылок, да еще несколько штук валялось прямо за домиком Сергея.