Сезон любви на Дельфиньем озере

В ангаре мрачный и невыспавшийся Витя колдовал над лодочным мотором, и я, как всегда, принялась над ним подтрунивать. У меня было прекрасное настроение, а когда я летаю от радости, мало кто из окружающих меня людей может остаться в мрачном расположении духа — для этого надо быть законченным мизантропом. Поэтому минут через десять на лице Вити появилась привычная блуждающая улыбка, и он снова стал симпатичным и добродушным парнем, каким он, собственно говоря, и был от природы.

Я заставила его бросить мотор и заняться вместе со мной аквалангами — они скоро должны были нам понадобиться. И пока мы их проверяли, я осторожно завела разговор об Алексе:

— Витя, собственно говоря, а почему мы тут с тобой вдвоем? Разве Алекс не должен готовить свою аппаратуру?

— Он пошел в фотолабораторию.

— Неужели он здесь будет проявлять кинопленку? При такой-то сырости, да еще и соленой к тому же… Я думала, что отснятый материал отвезут в Москву.

— Он не только кинооператор, но и фотограф тоже. В принципе, насколько я знаю, он тут представляет какую-то закрытую фирму, разработавшую новую модель камеры для подводных съемок.

Но больше я от него ничего не смогла добиться, даже фамилии Алекса он не знал, потому что сам с ним познакомился совсем недавно. Придется расспросить Ванду, решила я про себя. И не успела я обратиться мыслями к тетушке, как она собственной персоной распахнула дверь ангара со словами:

— Сони, бросайте все, пошли на берег — объявляется аврал!

Как ошпаренные мы с Витюшей вскочили и побежали на берег… Собственно говоря, бежать нам было некуда — ангар был на самом берегу возле ворот, и мы вслед за Вандой побрели по гальке к кромке моря.

Никакой чрезвычайной ситуацией там и не пахло, просто на имя Кричевской пришла телеграмма от заведующего лабораторией, что он прибудет завтра, и надо было наводить марафет, чем мы немедленно и занялись.

Сетчатые стенки коридора и самой каракатицы все время обрастали водорослями, и периодически мы должны были их чистить, иначе сети сорвало бы первым же штормом. Когда на море поднимались волны, они обязательно приносили с собой пучки красновато-бурых, похожих на растрепанную мочалку водорослей, и казалось, все они обязательно должны были осесть на нейлоновых стенках, забивая ячейки. Очищать стенки в холодной воде — занятие малоприятное, но сегодня погода была просто сказочная; природа, похоже, хотела компенсировать нам вчерашний град. Не задумываясь, я скинула с себя юбку, надетую поверх купальника, и полезла в воду, которая показалась мне необыкновенно теплой — когда она только успела прогреться? Обернувшись, я крикнула:

— Витя, иди сюда! Сегодня ты не замерзнешь! — Но Витя уже успел раздеться и плыл ко мне, совершенно забыв про свою ушанку; мы оба повисли на сетке, зацепившись за нее ногами, и принялись за работу.

Ванда, одетая по сравнению с нами просто чопорно — на ней был открытый ситцевый сарафанчик — забралась в «мыльницу» и, ловко перебирая руками, поплыла к каракатице.

Ася вертелась возле нее. Ее с утра сегодня не кормили — Ванда собиралась с ней отрабатывать задание. Но Ася кружилась вокруг, высовывая свою улыбающуюся мордочку, и призывно щелкала, требуя, чтобы на нее обратили внимание. В конце концов мягкосердечная Ванда не выдержала и угостила ее рыбкой. В общем, в том ведре, что она поставила на помост, ставридки значительно поубавилось… Естественно, Ася сегодня снова будет издеваться над нами во время тренировки.

Я только вздохнула, наблюдая за этим. Моя тетушка была человеком слишком добрым для этой жизни. И кто только этим не пользовался! Пользовались ее дети, мои двоюродные брат и сестра — Леня и Ева. Собственно говоря, Ванда не имела никакого влияния на них — они могли вить из нее веревки, и тем не менее это была счастливая семья, где все любили друг друга, хоть и ходили на голове. Пользовался ее добротой и Тошка, которому в Ашуко позволялось гораздо больше, чем в Москве. Собственно говоря, его хозяйкой была не Ванда, а Ева, а у Евы, современной девушки с твердыми понятиями, не очень-то разбалуешься. Иногда мне просто не верилось, что Ванда и моя мама — родные сестры, настолько они при внешнем сходстве различны по характеру. Мою мать можно назвать женщиной чуть ли не суровой, во всяком случае, чересчур организованной — и неукоснительного исполнения своих обязанностей она так же непреклонно требует от других, как и от себя.

Частичка этой самой дисциплины сидит и во мне, и именно она позволила мне выдержать жизнь в профессиональном спорте, которая могла бы сломить не только девчонку, но и здорового мужика. Увы, обе мы: и я, и моя мама — начисто лишены обаяния несобранной и чересчур добросердечной Ванды. Тетушка передала своим детям этот дар, и я иногда обижаюсь на судьбу, которая сделала нашу ветвь семьи такой серьезной и приземленной.