Сезон любви на Дельфиньем озере

Он накрывал на стол, а я любовалась его ловкими экономными движениями. Сергей не был красив в общепринятом смысле, но женщины всегда вились вокруг него роем — настолько их покоряла его гибкая стройная фигура и обаятельная улыбка. Когда он стоял на помосте и управлял своими котиками, послушно выполнявшими его почти незаметные глазу и уху команды, то был просто неотразим. Нередко девице достаточно было посмотреть представление, чтобы после этого сразу упасть в его объятия. Но когда мы с ним познакомились, он только начинал свою карьеру и был гораздо скромнее. Меня он поразил и завоевал скорее всего своей необычностью. «Правополушарный» — так называла его Вика; как и почти всякий человек, у которого необычайно развито образное мышление, он был левшой. Он жил не разумом, но чувством: он чувствовал животных, чувствовал людей. Он был прирожденным, изумительным дрессировщиком; казалось, между ним и зверями устанавливается какая-то невидимая связь. Не рассуждая и не вникая в смысл, мог прочувствовать красоту стихотворения; когда слушал любимую музыку, то уносился мыслями куда-то вдаль, за облака, а потом рассказывал мне, как летал где-то в космосе и ощущал всем нутром гармонию мироздания.

Он пытался описать мне фантастические картины, которые там видел, но я со своей приземленностью могла понять только, что это что-то вроде холстов Кандинского. Его чуть ли не сверхъестественные способности чувственного восприятия мира вполне компенсировали недостаток образования (Сергей окончил всего лишь десять классов).

Пока мы были просто влюбленными, это все было прекрасно. Трудности начались позже, когда мы стали жить вместе. Сергей, как выяснилось сразу же после свадьбы, принадлежал к той породе людей, для которой ценность имеет лишь то, чего надо добиваться; получив меня в свое распоряжение, он немедленно потерял ко мне всякий интерес. Он мог не спать со мной неделями — ему это не было нужно, зато, внезапно проникшись страстью, требовал, чтобы я принадлежала ему чуть ли не у всех на виду. В течение дня у него много раз могло совершенно беспричинно меняться настроение, и он часто кричал на меня безо всякой причины. К тому же, когда у него было слишком хорошее или слишком плохое настроение, он нередко прибегал к допингу в виде алкоголя, а так как он был человеком крайностей, то я видела его под кайфом часто. Словом, Сергей оказался законченным психопатом.

Я очень быстро поняла, что нам придется расстаться, но медлила с окончательным решением.

В свои хорошие минуты он был так обаятелен! Последней каплей было то, что он принялся меня дрессировать, точно так же, как дрессировал своих морских львов. Если бы еще он занимался этим делом наедине со мной, но он предпочитал вырабатывать у меня условные рефлексы на публике. Это было ужасно! Тем же самым уверенным тоном, что и на представлении, теми же самыми отточенными жестами он отсылал меня на кухню — при гостях, наших же тренерах, которые, между прочим, куда в большей степени были моими друзьями, нежели его. То ли он таким образом вымещал на мне свои комплексы, то ли таково было его представление о роли жены, я так и не поняла, да это меня уже и не интересовало. Тогда же я узнала, что он мне изменяет — от случая к случаю, с малознакомыми девицами. Это, конечно, было несерьезно, и не был он сексуально озабочен, секс вообще у него всегда стоял далеко не на первом месте — более всего на свете он стремился к признанию и славе. Просто девицы им восхищались, а я уже нет. Я ушла.

Я ушла… Как это просто сказать и как трудно было на самом деле выполнить! Какие сцены он устраивал, через какие скандалы мне пришлось пройти! Он совершенно искренне не понимал, почему я хочу с ним расстаться, — ведь мы же любим друг друга! Потом он решил, что я ухожу не в пустое пространство, а к кому-то другому, и замучил меня ревностью.

Никаких девиц уже не было и в помине, я была единственной, замечательной, неподражаемой. Много раз он грозил покончить с собой и один раз даже пытался это сделать: наглотался успокоительных таблеток, которые достал по украденному у Вики рецепту. Правда, обошлось без «скорой помощи» и института Склифосовского — я справилась с ним сама. В тот вечер я появилась дома раньше, чем он рассчитывал (а может быть, именно тогда, когда он рассчитывал), и он еще не успел заснуть как следует. Проконсультировавшись по телефону с Никой (сначала я позвонила Вике, которой чаще приходилось иметь дело с подобными случаями, но той не было дома), я хорошенько его потрясла за плечи, вызвала у него рвоту, влив в него чуть ли не насильно два литра соленой воды, а затем, отхлестав его по щекам, отпаивала всю ночь напролет кофе, не давая ему уснуть. Периодически еще я отпускала ему пощечины — уже не потому, что боялась, что он уснет и не проснется, а для собственного успокоения.