Сезон охоты

— Ах, оставьте, — снисходительно махнула она рукой, — что вы можете понимать! Я читала ваши репортажи, уважаю вас за честность и смелость суждений, но на этот раз вы промахнулись.

— То есть?.. — решила я уточнить.

— Нет у меня никаких бумаг, — почти выкрикнула, заволновавшись, Гулько.

— Муж вам не говорил…

— Мне сейчас не до этого, — отрывисто проговорила она.

— Я понимаю…

— Да что вы заладили: понимаю… понимаю, — нетерпеливо сказала она, виновато улыбнувшись, впрочем, точно извиняясь за свою несдержанность.

— А кто, если не секрет, вас навещал?

— Да если бы я знала! — возмущенно воскликнула Гулько. — Ввалились трое.

— Один из них брюнет, нос горбинкой, с наглыми глазами?

— Да-да, — выпустила струю дыма Гулько.

Надо сказать, курила она элегантно, держа сигарету с какой-то меланхоличной небрежностью, что, впрочем, не очень вязалась с ее импульсивными движениями, когда, отвечая на мои вопросы, а вернее, уходя от ответов, она чуть ли не вскакивала с дивана.

Завскакиваешь тут, когда такое с мужем приключилось!

— Поня-ятно, — мрачно процедила я.

— Вы их знаете? — изменилась в лице Гулько.

— Знаю, на кого они работают.

— Я тоже догадываюсь, — с судорожной усмешкой сказала она.

— На Парамонова. Ведь именно он состоял в сделке с Григорием Петровичем? — намекнула я на прошлое.

— Мне ничего не известно, — нервно закашляла Софья Исааковна, — меня сейчас это меньше всего заботит!

— Вам не хочется вспоминать…

— Муж не посвящал меня в свои дела, — поспешно сказала она.

— Странно, — недоверчиво посмотрела я на нее, — очень странно.

— В каждой семье, — заволновалась Гулько, — свой специфический климат. Надеюсь, вы не станете с этим спорить?

— Не стану, — дипломатично согласилась я, — и все-таки я подчеркиваю: то, что вы можете вспомнить, то, что вы знаете, может оказаться очень важным для нашего дела…

— Я не одобряла этих дел, всего того, из-за чего Гриша так рисковал и попал за решетку. Вы думаете, легко мне было слышать его уговоры: ты потерпи, потерпи, ради наших детей, ради образования их. Он ведь хотел дать им отличное образование за рубежом, устроить их судьбу, — со слезами на глазах срывающимся от волнения голосом произнесла Гулько, — и вон как все обернулось!

В отчаянии она затушила в пепельнице недокуренную сигарету и тут же принялась за новую.

— И ваши дети получили образование… то, о каком мечтал Григорий Петрович? Это они? — Я показала на фотографию в изящной рамке на книжном стеллаже.

Гулько улыбнулась и кивнула.

— Одна получила, а другой получает, — невесело уточнила Гулько.

Потом ее потухший было взгляд потеплел и вспыхнул.

— Это мы с Анночкой у Яши в гостях.

— Он учится за границей? — догадалась я.

— Да.

— И где же, если не секрет?

— В Париже.

— Неплохо, — усмехнулась я.

— Зато цена какова! — округлила свои красивые черные глаза Софья Исааковна.

— Но у вас ведь нашлись на это деньги…

— У нас тогда все конфисковали, — потупила глаза Софья Исааковна и добавила: — Все, что было записано на Гришу… Машину, дачу… Слава богу, что квартира оказалась на меня оформлена…

— Вы сейчас работаете?

— На мне дом, — вздохнула она, — это не легкий труд, поверьте мне.

— На что же вы живете? — спросила я.

— Нам удалось кое-что сохранить… — заморгала Софья Исааковна.

— Давайте вернемся к тем троим, посетившим вас…

— А что возвращаться? — зябко передернула она своими узкими плечами. — Влетели, стали задавать вопросы, потом перешли к угрозам. Упоминали моих детей, мол, жизни ни тебе, ни им не дадим. Я испугалась, позволила им все обыскать. Они перерыли весь дом, но ничего не нашли! — последнюю фразу Софья Исааковна произнесла с каким-то горделивым злорадством.

Да уж, представляю, каково было этой хрупкой женщине один на один оставаться в квартире с этими головорезами.

— Они мне под угрозой смерти приказали никому ничего не говорить. Если пикнешь, сказал один из них, светловолосый такой, убью собственными руками.

— Вы, естественно, никуда не обращались…

— Естественно, — печально подтвердила Гулько.

— Ваш сын в Париже, а дочь?

— Она ничего вначале об этом не знала… — торопливо проговорила Софья Исааковна. — Я пообещала тем троим, что стану молчать. Лишь бы они нас не трогали.

— Вы знали, что ваш муж встречался с журналистами?

— Знала, — прямо ответила Гулько, — я его просила не делать этого, когда говорила с ним по телефону (сам-то он дома не появлялся и даже не сказал мне, где скрывается), но он ни в какую. Старые обиды, они ведь как стигматы, — угрюмо заметила она.

— Это так, — вздохнула я, — значит, Григорий Петрович не сказал вам, где бумаги? — я пристально посмотрела в ее черные глаза.

— Если бы я знала, где эти проклятые документы, — грустно усмехнулась она, — я бы их тем троим отдала. Счастье и покой детей, видите ли, дороже!

— А вы не догадываетесь, где ваш муж мог спрятать документы?