Сезон охоты

Больничные запахи встают тошнотой где-то на уровне горла, не позволяя вдыхать глубоко. И когда двери платного отделения закрываются за мной, я наконец-то вдыхаю полной грудью. Здесь нет омерзительных запахов болезни, лекарств, здесь пахнет озоном, как после дождя. Подхожу к стойке медсестёр. Объясняю, что мне надо.

Объясняя мне какие-то детали по медицинскому оборудованию, одна из них открывает дверь в ближайшую палату. Пустая. Задаёт вопросы… Я что-то отвечаю невнятное, оглядываясь по сторонам.

– А как Вас зовут?

– Полина, – засмущавшись, опускает глаза.

– Полина… А можно я заберу Вас на полчасика кофе попить.

– Да вы что… – стреляет глазами из-под ресниц. – Сейчас осмотр пациентов будет.

– И что, много пациентов?

Отделение маленькое, палат двенадцать. Дверей чуть больше, но должны же быть туалеты и всякие кабинеты…

– Сейчас немного. Шесть человек.

– А можно мне другие палаты посмотреть, пока врач не пришёл?

– Конечно! Палаты разные. Я вам «эконом» показала. Есть и «вип». Но обе заняты.

– А чем они отличаются?

– В «вип» есть реанимационное оборудование, неотлучно дежурит медсестра.

– А часто у вас здесь пациенты меняются? Ну, в смысле, реально, чтобы «випка» освободилась?

– Редко… На прошлой неделе паралитик один умер, вот третья палата освободилась. А остальные больше месяца лежат, и ещё не меньше здесь будут. Они в процессе реабилитации. Это длительно – от трёх до шести месяцев. А один пациент у нас тут, в «випе» как раз, – стреляет она глазами в конец коридора, – лежит здесь столько, сколько я работаю. Кома. Года полтора, наверное. Его палата точно не освободится.

– Наверное, атрофируется всё за такое время, – прикидываю я.

– Вообще – да. Но «випки» на то и «випки» – пациентам делают электрофорез на мышцы, ежедневные массажи, стимуляцию электрическим током, инъекции в суставы эластином… Много чего делают. Их тела в порядке. Относительном, конечно, но всё же. Если очнётся, то инвалидом не станет. Всё будет функционировать. Только он не очнётся…

– Почему?

– У него мозговые функции не работают. Энцефалограмма практически как у трупа, с редкими спонтанными всплесками. Мозг мёртв. Я по нему диссертацию пишу. Уникальный пациент!

– Чем?

– Всплески эти! Такого не наблюдается при смерти мозга.

– Почему его не отключают, если ему уже не прийти в себя?

– За него хорошо платят. Кто же будет золотую рыбку отключать?

– А родственники в курсе, что он уже мёртв по сути? – расспрашиваю на автомате, чтобы поддержать разговор. Приоткрываю соседнюю дверь. Пусто…

– Ей всё время это объясняют. Но она не даёт согласие на отключение. Так бывает, когда близкие от горя сходят с ума и…

– Ей?

– Мхм…

– Девушка?

– Девушка… – грустно поджимает она губы.

– Красивая девушка? – заигрывающе улыбаюсь я.

Кивает.

– Очень красивая. Молодая. Я сначала подумала, что дочь. Но фамилия у неё другая. Хотя…

– Ярцева?

– Мхм… А Вы что, знаете её? – вдруг начинает нервничать Полина. – Нам, вообще-то, такую информацию нельзя разглашать!

– Ну что Вы разгласили-то? – пожимаю я плечами. – Не переживайте. Она мне и посоветовала это отделение. В общих чертах всё понятно! – перевожу быстро тему. – Значит «вип» – палаты две? Вот эта и эта? – уточняю я, указывая на две в конце коридора.

– Да.

– Сколько стоит «випка»?

– Смотря какой пациент, какие требуются процедуры…

– Допустим, пациент в длительной коме, как этот, про которого Вы мне рассказывали, и требуется всё то же самое.

– Вам нужно у главного врача уточнить. Он после обеда будет.

– Ну примерно…

– От ста пятидесяти евро в сутки.

– Ого!

Полтора года?? Подсчитываю, округляю… Пять с половиной лямов ты уже выложила за него?!? Ценный, видимо, персонаж!

– Можно, я одним глазком загляну?

– В седьмую нельзя. Там пациент в сознании. В девятую только. Там тот самый. Но внутрь не проходите. Онлайн-камеры. И запись выводится на экраны тех, кто снимает палаты.

– О, конечно, я от дверей быстренько посмотрю, и всё.

Полину подзывает к ресепшену врач, и я остаюсь один. Из нужной мне двери выходит пожилая медсестра, а может, сиделка. Цвет её формы другой. Жду, пока отойдёт подальше. Приоткрываю дверь. Заглядываю. Кушетка, многочисленное медицинское оборудование, кресло, плазма… Мужчина на кушетке без сознания. Глаза закрыты. На лице кислородная маска. Приборы пикают.

Кто он тебе?…

Подхожу ближе. Немолодой, лет тридцати пяти – сорока. Тёмные волосы и брови… Глаза закрыты, и за маской на лице больше ничего не разглядеть. Разворачиваюсь, отыскивая окуляр камеры.

– Ну что, Мара, привет. Приезжай. Мы с Агнией тебя ждём.

Набираю Игоря…

* * *

На первом этаже нашей больнички две палаты. В одной – Гала с Агнией. В другой, в которой год назад лежала Мара после ранения, он. Листаю его больничную карту. Ворон Влад. Тридцать восемь лет. Кома неизвестной этиологии третьей степени, арефлексия. Анамнез…

Его сердце редко, но равномерно бьётся. Вентилятор лёгких опускается и поднимается, нагнетая воздух. Кто тебе этот человек, Мара? Отец? Слишком молод… Брат? В случайного человека столько не вкладывают.

Заходит Филин. Молча смотрит на этого пациента. Встречаемся взглядами.