Сезон охоты

– Она здесь единственная способна меня развоплотить. И таких, как я – тоже. Если её отпустить, я буду мертва через минуту. Она духовидец. И она способна рвать материальную связь с телом у тёмных сущностей, даже высших. Даже вопреки отведённым срокам. Наглее, чем я. Ярчук рождается в девятом поколении чёрных сук-первенцев. Эта собака здесь не просто так. Она отправлена за мной и Вороном. Помехи пошли… – оглядывается Мара на темнеющее небо. – Когда вы везли этих собак, они были обычные. Но теперь одна из них перекодирована, как и память тех людей, которые везли их сюда. Собака ведь не была чёрной, да? Она была подпалой, как положено доберману. А теперь её окрас изменился… Но если ты спросишь её дрессировщика, он будет помнить, что она была чёрной всегда. Однако если сохранились материальные носители памяти – реальные фотографии, то там пока будет изображена та, старая собака. Но скоро перепишут и их.

Игорь внимательно слушает её. Остальные переглядываются в растерянном недоумении. Я… Я чувствую, что между Игорем и Марой есть какая-то информация, которая недоступна другим. Она и мне недоступна. Но я её ощущаю, как какое-то поле, узнаваемое мной. Как какое-то дежавю. Смотрю на эту чёрную суку и ощущаю её баснословную ценность. Каким-то новым чувством. Собака – практически божество. Словно подтверждая мои ощущения, Мара добавляет:

– Ярчук стоит не один миллион долларов… Если я подскажу тебе покупателя, конечно.

По людям идёт удивлённый шёпот.

– Итак, Игорь. Ты хочешь отпустить её сейчас, продать, или ты хочешь довести до конца то, что задумал?

– Деньги – это хорошо. Моя безопасность – ещё лучше. Но власть… Власть над такими, как ты, вне конкуренции, Мара. Она обеспечит мне и первое, и второе.

– Как скажешь. Умываю руки… – негромко бормочет Мара, разглядывая исходящую на пену суку, уже не способную лаять от ярости и только рычащую. – Я домтой в чужих руках. Моего намерения здесь нет.

В её руке появляется кинжал. Не тот, который она показывала Игорю. Другой. Длинный тонкий стилет. Я чувствую его… Чувствую, словно он не сталь, а что-то другое. Словно у него есть внимание, которое он способен обратить на меня.

Рывок!! В сторону собаки. Практически неуловимый глазу. И всё словно идёт волнами. Как будто на секунду закружилась голова. Срываюсь с места в сторону Мары, но уже поздно! Обняв за шею, Мара бережно укладывает мёртвую собаку на землю. Вытаскивает стилет из-за уха, вытирает о чёрную шерсть.

– Верёвку и таз.

Все переглядываются в шоке.

Через пару минут собака с перерезанным горлом висит на яблоне над тазом. Кровь стекает, пачкая каплями белые края стальной медицинской чаши.

– Зачем тебе кровь?

– Зулд. Дух в животном теле привязан к зулду – голова, горло, сердце, лёгкие и… кровь. Ты же хочешь принять этот дух с его сидхами, Игорь. Кровь – это тот коридор, по которому дух войдёт в тебя.

* * *

Темнота наступает со всех сторон. Только в окнах коттеджа горит свет. Ну и ещё фонарь высвечивает Игоря Васильевича на шезлонге. Позади Мары потрескивают прогорающие дрова. Костёр для неё развели в мангале. Угли шипят и светятся в темноте алым. Вытащив из боковины мангала решётку для гриля, Мара кладет её сверху.

– Итак, зулд…

Мара извлекает из недр своей балахонистой толстовки нож. Подходит к висящей собаке и делает им несколько небрежных, но энергичных движений, словно всю жизнь занималась расчленёнкой. Обхватив рукой гортань пса, со специфическим треском вырывает внутренности. Разворачивается и демонстрирует, удерживая их в руке: язык, гортань, сердце, лёгкие.

– Фу… – кто-то тихо фыркает за моей спиной.

– Зулд содержит дух некоторое время после смерти. До того мгновения, пока внутренности не остынут полностью, употребить его наиболее эффективно. После того, как остынут, с каждым мгновением подселение будет проходить всё сложнее. Осилишь?

– Я должен это съесть?! – передёргивается от отвращения Игорь.

– В идеале.

Что за дичь? Я зажмуриваюсь. Тошнотворно воняет кровью.

– Я сейчас блевану… – бормочет Филин.

Игорь достаёт сигару, прикуривает.

– Нет. Я не смогу, – отрицательно качает головой.

– Ну, я так и думала, – Мара с усмешкой швыряет зулд на раскалённую решётку. – Тогда зулд-гриль!

Шипение…

– Это что-то меняет?

– Конечно. Ты часто ешь потроха птиц? Говяжий язык?

– Бывает…

– Но чирикать и мычать не начал же.

– А должен?

– Психическая матрица животного всегда изменяет некоторые коды в матрице человека. В момент смерти животное испытывает острый приступ эмоций ужаса и борьбы за своё выживание, желание напасть, чтобы защититься. Это впечатывается в матрицу того, кто поедает потом тушу. Так как к туше привязан дух. Поэтому пока на планете существует мясоедение, люди будут воевать. Война рождается из логики «напасть, чтобы защититься».

– Причина войн – мясоедение?