Сезон охоты на людей

– Любезнейший полковник, – сказал политический офицер, побагровев, – я поклялся комиссару, что американский форт будет взят. И поэтому я требую, чтобы приказали двигаться дальше, невзирая на…

Фук Бо внезапно умолк. Трудно говорить, когда у тебя нет нижней челюсти и языка. Он попятился. Из безобразной дыры, возникшей там, где только что был рот, с бульканьем полилась кровь, хлынула яркими струями на грудь. Похоже, что он все еще пытался продолжать говорить, но его аргументы звучали так невнятно, что при всем желании полковник не мог бы понять их и последовать им. А в следующее мгновение глаза Фук Бо потускнели, обретя цвет старых двухфранковых монет. Он умер, стоя на ногах, и уже мертвый упал навзничь, примяв высокую траву, и его падение на мокрую землю сопровождалось всплеском грязной воды.

Люди, окружавшие старшего полковника, поспешно попадали на землю в поисках укрытия, но старший полковник чувствовал, что американец не станет стрелять в него. Он знал, что на этот раз уцелеет. Ему стало ясно, что американец не просто снайпер, но еще и психолог и стремится удалить из массы людей самых важных с виду, кичливых, властных. Политический офицер Фук Бо был вспыльчивым человеком и говорил со своим старшим полковником настойчиво, с оживленной, почти драматической жестикуляцией, говорил громко и злоупотреблял повелительными жестами. Присмотревшись к его поведению, американец решил, что это и был командир, распекавший своевольного подчиненного. Так что полное отсутствие у старшего полковника тщеславия и напыщенности сделало его как бы невидимым в снайперском прицеле.

Прогремел еще один выстрел; в изрядном отдалении от командира вскрикнул и повалился сержант.

Старший полковник отвернулся от невидимого стрелка – единственный человек, стоявший во весь рост среди залегших в траву солдат, – и спокойно, будто рассуждая на отвлеченную тему, сказал своему заместителю:

– Нужно выслать еще один взвод: боюсь, что от первого нашему противнику удалось ускользнуть. И прикажите всем укрыться в траве. Мы вовсе не обязаны погибать из-за излишнего самолюбия хоть партии, хоть какого-то американского охотника за славой. Приказ был немедленно передан. Старший полковник снова повернулся к холмам, откуда американец все еще продолжал охотиться на них.

"Да, мсье, – подумал он на языке своей молодости, почти забытом за минувшие годы, – вы, мсье, tres formidable"*. Потом он вернулся к размышлениям о том, как покончить с этим человеком.

* * * * *

Пуллер последними словами ругал тучи, которые нависали низко над землей, были напитаны влажностью, густы и казались темнее, чем кровь на полу палатки, куда складывали раненых, а тучи ответили на его гнев новым ливнем струи которого, падая в жидкую грязь, словно пули, вздымали жидкие фонтанчики.

Никаких самолетов.

Нет, сегодня они не прилетят, только не сегодня, когда это небесное дерьмо прямо-таки придавило землю. Он окинул взглядом свою погибающую империю из грязи, неряшливых блиндажей, развалившихся хижин командиров и разбитых нужников, вокруг которых все было засыпано разбросанным взрывами содержимым выгребных ям. Над тем местом, где находился взорванный вчера склад боеприпасов, все еще курился легкий дымок. Вьетнамцы и американские солдаты сидели за валами или, низко пригибаясь, перебегали с места на место, с великой опасностью для жизни выглядывали из-за заграждений и стреляли из винтовок. Грязь воняла буйволиным навозом, кровью, но все это забивал резкий острый запах пороха.

Неподалеку взорвалась мина, и майор поспешил укрыться за парапетом. Тут же раздались крики:

– Врача, черт возьми, врача!

Но ни врача, ни хотя бы санитара не было. Джек Димс, бывший с майором с шестьдесят пятого года и хорошо владевший как приемами оказания первой помощи, так и подрывными работами – на самом деле очень хороший профессиональный солдат, – вчера был убит пулей, попавшей в грудь. Истекая кровью, он громко призывал своих детей.

Пуллер содрогнулся.