Сезон пурги и пепла

Азарь чудом успел пригнуться и пропустить вторую лапу мимо головы. Молодой философ снова ушёл в кувырок и оказался прямо за первым мёртвым комом, а потом скрутился в тугую пружину и взвился вверх, предварительно развернувшись. Нож, который Азарь вырвал у того из глаза, выстрелил в последнего косматого, но тот оказался на диво проворен. Он не только выбил нож из руки Азаря, но и второй лапой переломил рогатину, с которой на него сзади напал Лугин Заозёрный. Тогда философы бросились на косматого с двух сторон, однако и это вышло им боком. Медведь взмахнул лапами и разбросал людей в стороны.

Но это было только половиной беды: как только философы упали на снег, ком взмахнул лапой, и Азарь с Лугином вспыхнули, как хорошенько просмоленные факелы.

Раздался истошный крик.

Старый философ тотчас нырнул в сугроб и какое-то время барахтался в снегу, сбивая пламя. Раненый Азарь уже не был так проворен, как прежде. Он тоже успел прыгнуть в снег, но сил, чтобы быстро зарыться в него уже не было. Ему помог учитель после того, как потушил самого себя. Но к тому времени парень уже основательно обгорел.

Ком вдруг истошно заревел.

Философы сначала даже не поняли, что случилось. Бурое чудовище словно обезумело. Какое-то время медведь просто орал, а потом вдруг завертелся волчком, пытаясь схватить кого-то лапами. И только после третьего или четвёртого оборота мужчины увидели тонкую девичью фигуру, что ловко уворачивалась он нечеловечески быстрых объятий и знай себе дырявила кома ножом.

Казалось, девушка не знала ни боли, ни усталости. Она остервенело кромсала медведя, пока тот не упал. Бурая шерсть во многих местах пропиталась кровью. Кое-где шкура свисала лоскутами, обнажив розовое мясо.

Медведь несколько раз дёрнулся и затих.

Азарь и Лугин уставились на Младу. А девушка между тем присела и при помощи снега очистила нож от крови. Потом она посмотрела на парня и вдруг изменилась в лице.

– Боже мой! – воскликнула она.

Азарь криво усмехнулся.

– Ну да, потрепало малость.

Он всё ещё лежал в луже растопленного снега. Голова покоилась на коленях учителя. Сам молодой философ представлял собой ужасное зрелище: он был весь в копоти, волдырях и в почерневшей рваной одежде.

– Скорее! – засуетилась девушка. – Его нужно назад! В тепло! Я промою раны и обработаю настоем! Быстрее!

Вдвоём с Лугином они взвалили Азаря на себя и поволокли обратно к терему трёх медведей. Молодой философ пытался им помочь, он усердно переставлял ноги, чем только мешал.

К моменту, когда его втащили в светлицу, парень тем не менее устал так, будто самостоятельно прошагал две-три версты.

Его уложили на лавку и раздели. Девушка велела старому философу прижать к располосованной груди Азаря какую-то тряпку, а сама метнулась к печи и разожгла огонь. Потом она принялась метаться между ней, столом и притолокой, под которой были развешаны разные травы. Млада перетирала их в небольшой каменной ступке, смешивала, примеривалась на глаз и снова перемалывала.

Сам молодец едва не терял сознание. От его лица отхлынула вся кровь, а вокруг глаз пролегли глубокие тёмные пятна. Азарь хрипло дышал и едва ворочал языком, но всё ещё пытался шутить:

– Знатные лапищи у этих комов, да, Луги? Вот бы такую в баньке рядом с вениками повесить – иной раз так спину почесать хочется… А то бы и кому вдоль хребта протянуть сгодилась.

– Да, малыш, это было бы весело, – печально отвечал старый философ.

Млада тем временем залила истолчённые травы кипятком и вынесла на улицу, чтобы скорее остывали. А до той поры она оттёрла плечом Лугина и, осторожно оторвав окровавленное тряпьё, принялась нежно промывать парню раны.

Азарь терпел как мог, но даже он временами дёргался и выгибался дугой от боли.

Лугин сидел в углу и наблюдал за всем с таким лицом, будто ему самому сейчас водят тряпкой по оголённому мясу.

– Принеси отвар, – велела девушка тем тоном, которым имеют обыкновение выражаться особы, привыкшие повелевать.

Лугин вылетел вон и тут же вернулся с глиняным горшком, из которого всё ещё шёл пар. Млада осторожно приняла отвар из рук в руки и зачерпнула краешком небольшой глиняной мисочки.

– Помоги! – приказала девушка, и Лугин послушно приподнял голову Азаря.

Девица несколько раз зачерпнула жидкость из горшка и влила Азарю в рот. Тот поперхнулся и долго кашлял. Но стоило ему справиться с приступом, как девушка продолжила своё занятие. Влив в раненого никак не меньше половины горшка, она повернулась к Лугину.

– Теперь ты.

– Я? – опешил старый философ.

– Ты. Ты сам едва на ногах держишься, отвар придаст тебе сил. Мы убили трёх самых главных комов, и теперь может случиться что угодно. Может, нам придётся защищаться! А когда ему, – она посмотрела на Азаря, – станет хоть немного лучше, придётся бежать отсюда. Но мы должны дожить до этого момента, понимаешь? Во что бы то ни стало! Так что пей! А я пока приготовлю для себя…

Девушка распрямила спину и хрустнула позвонками, уперев тонкие кулачки в поясницу. Потом она действительно подошла к столу и принялась толочь сухие травы.