Наш мальчишеский лидер - Октавий - был старше меня на три года. Даже, если быть точным, на три года и два месяца - то есть, он уже перешагнул рубеж первого совершеннолетия и, по сути дела, никто бы не удивился, если бы он уже покинул нашу компанию. По закону он уже вполне мог жениться, а зная это, некоторые могли бы вообразить, что возиться с более младшими взрослому человеку не пристало. Некоторые - но не Октавий. Роль вождя всех детей бедного квартала его вполне устраивала, ну а нас вполне устраивал такой вождь. Сильный и ловкий, решительный, беспощадный к тем врагам, которые могли быть у детей, но всегда справедливый к своим "подчинённым". Ни в коем случае не снисходительный! Не стоит путать эти два понятия. Кроме того, у Октавия было то, чего не было у нас всех - привычка держаться с окружающими так, будто он если не сам Император, то, по меньшей мере, его незаконнорожденный сын. Злые языки говорили, что настоящим отцом Октавия был не солдат, погибший девять лет назад, а некий раб, с которым его мать провела ночь, пока её муж был в походе. Так или иначе - мать растила сына в одиночку, опираясь лишь на помощь добрых соседей, и за всё это время Октавий выслушал огромное количество рассказав про мужество и доблесть его отца-солдата, и никаких упоминаний ни о рабах, ни о других претендентах на сердце матери, кроме того единственного, с которым она когда-то связала свою жизнь. Так что все слухи, надо полагать, были только лишь слухами - их всегда было много в этих местах.
Итак, Октавий был нашим мудрым и справедливым правителем. Однако отказать себе в удовольствии подначить меня, когда я вновь заводил разговор про своё будущее и про армию, он не мог, как не могли сделать этого и другие мои друзья. Мне кажется, они дразнили меня этим даже в тот день. Тогда я, кажется, сильно обижался, но, если б знать, что произошло дальше, я бы, наверное, подумал, что дружеские дразнилки - лучшее, что могло произойти. Фактически, я и сейчас так думаю.
На тот момент нас было трое. Я, Октавий и Никиас.
О Никиасе тоже стоит рассказать поподробней. Правая рука Октавия и его лучший друг с самого раннего детства, он славился тем, что не боится ничего. Вообще ничего. То есть, конечно же, в какой-то мере все мы этим хвастались, ведь то, что дети Рима не ведают страха, было известно всем и каждому. И всё-таки какие-то определённые моменты пугали каждого из нас: крысы, отцовская хворостина, угроза падения небес. Лично я всегда боялся двух вещей: тёмных закрытых пространств и того, что пророчества моих друзей по поводу моей военной карьеры сбудутся. И так каждый из нас - стыдясь этого в душе, но чего-нибудь - да боялся. Но только не Никиас. Ему не были присущи не только страхи, но и даже осторожность в какой бы то ни было мере. Он мог спокойно стоять на краю бездонной пропасти, сунуть руку в огонь - он будто бы не понимал, почему этого не следует делать. Нет, наивным дурачком он вовсе не был - напротив, ему был присущ острый и скептический ум. Просто его совсем не страшили ни боль, ни возможность смерти. Страх отсутствовал у него даже в рефлексах. Например, даже самый смелый может на секунду испугаться, если подстеречь его за углом и неожиданно выпрыгнуть с громким устрашающим криком. Потом, конечно, он опомнится и постарается треснуть обидчика по шее за такие шутки, но это потом, а в первую секунду на лице обычно поселяется испуганное непонимание, и человек инстинктивно отшатывается, не давая возможной опасности достать себя. Всё так. Только вот к Никиасу это никоим образом не относилось - при неожиданных выкриках или хлопках в лицо он оставался совершенно невозмутимым, таким же, как и всегда. Конечно, что творилось у него в душе - никто не знал, но если не было причин предполагать, что он боится, но скрывает страх - зачем же это вообще предполагать? Времена были простые, да и сами мы были бесхитростными и открытыми. Поэтому Никиаса без лишних промедлений объявили тем, кто не ведал страха никогда и нигде.
Сам он к этому званию относился совершенно спокойно, нос не задирал и даже свою безбашенность проявлял лишь там, где это нужно, не демонстрируя своё бесстрашие просто ради самой этой демонстрации. Больше всего другого он уважал ум, а потому и был всегда тенью Октавия. Итак, как я уже говорил - в тот момент нас было трое.
Мы шли к холмам. Город хорош для мальчишки, но настоящее веселье, по нашему общему убеждению, могло быть только за городом, то есть там, где за нами никто не присматривает, никто на нас не кричит и вообще не мешает заниматься тем, что приятно и полезно нам самим. Поэтому мы шли к холмам.