Сезон воронов

Стоя в сторонке, Лиам молча наблюдал за мной. На нем была его лучшая рубашка и новый плед. Я подошла к мужу и прижалась к его груди. Мы несколько минут стояли обнявшись, потом он осторожно отстранился. Я правильно истолковала неуверенность в его взгляде. В душе он тоже сомневался в целесообразности этого восстания. Лиам никогда не заговаривал со мной об этом, и я знала, что он не сделает такого и впредь.

Не предстоящие сражения страшили его. Я слишком хорошо его знала, чтобы заподозрить такое. У него был какой-то свой повод для тревоги. Однако долг превыше всего, и Лиаму, как и остальным мужчинам клана, приходилось подчиняться решениям его главы. Таковы были правила. Домá тех членов клана, которые отказывались с оружием последовать за своим предводителем, предавали огню, а самого нарушителя обета объявляли вне закона, а то и предавали позорной казни. Думаю, Джон Макиайн не стал бы прибегать к крайним мерам, но честь была для Лиама не пустым словом. Он пошел бы воевать, даже если бы это противоречило его личным убеждениям, даже если бы знал, что в этой войне голову сложит не только он, но и его сыновья…

Он обхватил мое лицо ладонями, потом нежно очертил кончиками пальцев его контур.

– Я хочу запомнить эти прикосновения, a ghràidh…

Лиам закрыл глаза, и его пальцы пробежали по моим щекам, по шее, спустились к плечам и там замерли.

– Завтра же я начну ткать вам новые пледы, – сказала я с грустной улыбкой. – Когда вернетесь, они вам понадобятся.

– Думаю, у нас хорошие шансы вернуться.

Мы замолчали, не зная, что еще сказать. Взгляд его помрачнел, губы сжались, лицо снова стало серьезным.

– Только не делай глупостей! Я же знаю: стоит мне отвернуться, как ты тут же попадаешь в какой-нибудь переплет!

– Лиам!

Смахнув слезу у меня со щеки, он прижал палец к моим губам. Волынка продолжала петь, и мужчины уже начали строиться. То тут, то там раздавался боевой клич клана. Лиам обернулся, поправляя на плече плед в красно-сине-зеленую клетку – с тартаном Макдональдов из Гленко. Его брошь сияла, равно как и эмблема клана, прикрепленная вместе с орлиным перышком и веточкой вереска к берету.

– Пора отправляться… Да, так и есть!

Он окинул меня грустным взглядом, а потом наклонился и пылко поцеловал в губы. По моему телу пробежала дрожь желания, и я почувствовала, что оно передалось и ему.

– Ты знаешь, что вас ждет, правда же? – спросила я тихим, серьезным голосом, зарываясь лицом в шерстяную ткань, приятно пахнувшую мылом и вереском.

– Знаю.

Он прижался щекой к моей макушке и вздохнул.

– Хочу, чтобы ты знала одно, a ghràidh mo chridhe…

– Что именно?

– Что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты знала: я ухожу счастливым. Ты дала мне больше, чем я мог мечтать.

– Ты говоришь так, словно не собираешься возвращаться, Лиам!

У меня комок встал в горле.

– Кейтлин, это война! Я вверяю себя Господу. – Он едва заметно улыбнулся. – Если у тебя появится свободная минутка, помолись за меня!

– Это совсем не смешно!

– Не смешно, я знаю…

Он с минуту молча смотрел на меня, словно желая получше запомнить, а потом в последний раз поцеловал.

– Я тебя люблю. И всегда любил, всем сердцем, с того самого дня, когда по воле Господа наши пути пересеклись! Никогда не забывай об этом, a ghràidh!

– Я тоже тебя люблю, mo rùin.

Он отодвинулся от меня и поправил плед.

– Подожди!

Я вынула из ножен свой кинжал с широким клинком и отрезала у себя прядь волос. Лиам взял ее у меня из рук и, закрыв глаза, вдохнул ее запах, а потом спрятал в свой sporran[16] и поспешил занять место справа от Аласдара Ога, во главе маленькой армии Макдональдов из Гленко, которая уже пришла в движение. Уходя, мои любимые уносили с собой частицу моей души. Суждено ли ей вернуться ко мне?

Часть вторая

Прошлое – пролог.

У. Шекспир. Буря

Глава 3 Осада

Старик-рассказчик размахивал руками и гримасничал. Его грубоватое лицо в отсветах пламени преображалось – ни дать ни взять смешной маленький гоблин. Дункан смеялся до слез, забыв и об Элспет, и о предложении, которое он в конце концов решил отложить до того дня, когда вернется в родную долину с вестью о славной победе.

Мюрхад Макгиллери, высунув язык и свирепо вращая глубоко запавшими глазами, на которые то и дело падала жидкая прядь белых как снег волос, в сотый раз изображал в лицах экзекуцию двух властителей Аргайла, отца и сына. Первого казнили пятьдесят четыре года назад, второго – тридцать лет назад, и рассказчик, как оказалось, присутствовал на обеих казнях. Дункан обвел взглядом заинтересованных слушателей. Большинства, равно как и его самого, еще на свете не было, когда Арчибальд Кэмпбелл, сын, лишился головы, однако это не мешало ему с удовольствием слушать мрачные басни о кончине извечных врагов его клана.