– Когда я увидела эшафот и виселицу… я поняла, что скоро овдовею, – сказала она, всхлипывая, потом тряхнула волосами и саркастически усмехнулась. – Вдова в семнадцать лет! Казалось, я сплю и вижу страшный сон. Но барабанный бой и вопли толпы рвали мне уши, а сердце говорило, что все это – наяву…
– Он знал, что ты рядом? – спросила я негромко.
– Да. Я ему сказала. Он не хотел, чтобы я приходила. Хотел, чтобы я вернулась в Дальнесс, но я не смогла. Я не могла его бросить, оставить одного перед смертью… И мне было плевать, что будет дальше.
Прошло несколько долгих минут.
– Мне нужно было быть рядом с тобой, Франсес…
– Мама, папа тогда болел, – перебила она, отрывая от моего плеча опухшее от слез лицо. – И вы ничем не смогли бы помочь Тревору. Его участь была решена… И вот Тревор поднялся на эшафот. Палач накинул ему на шею веревку… И тут он увидел меня.
Я почувствовала, как ее тело напрягается, дрожит от волнения.
– Этот его взгляд… Я никогда его не забуду. Подошел пастор. Тревор спокойно ждал, пока он поговорит с каждым. Он не сводил с меня глаз. Когда пастор закончил молитву, Тревор мне улыбнулся… А потом ему завязали глаза.
Казалось, Франсес искала нужный образ в своей памяти. Голос ее стал мягче, уголки губ приподнялись в улыбке.
– Он так славно мне улыбнулся… И я вспомнила… На прошлый Белтайн по поручению отца он приехал в Гленко уладить какое-то дело с Джоном Макиайном. Он увидел меня возле винокурни, мы с папой как раз разливали пиво по бочонкам. Он был с Робином Макдонеллом. И Тревор спросил, как меня зовут и свободно ли еще мое сердце. А потом он остался на праздник…
– Он всегда будет с тобой, Франсес, в твоих мыслях. Этого никто не сможет у тебя отнять.
– Да, так говорил и папа. Там, где Тревор теперь, ему хорошо. И Ранальду, и Колину, и остальным…
– Это правда, – прошептала я, с волнением вспоминая рассказ Лиама о том, что ему привиделось и где он едва не остался.
– А потом, – продолжала моя дочь мрачно, – они оставили его болтаться на виселице. Оставили на глумление этим стервятникам… Я хотела подойти, обнять его, но солдаты меня оттолкнули. И тогда матушка Симпсон отвела меня в церковь. Там я молилась за Тревора и ждала, пока стемнеет. Они сняли тела и побросали в братскую могилу – в простой ров, словно скелеты коров. На растерзание зверям, которые уже ждали, когда наконец смогут вцепиться в свою добычу. – Франсес помотала головой и с силой вцепилась в мою накидку. – Они издеваются над их телами даже после смерти! Снимают всю одежду… ту, что на них осталась. Накидываются на покойников, как шакалы, дерутся из-за пуговиц, пряжек, рубашек, башмаков… Мама, это было жутко! Словно стая голодных волков, которым попалось свежее мясо, и теперь они скалятся и рычат друг на друга!
Я вспомнила стопки одежды в лачуге Дженнет. Блестящие пуговицы, выложенные рядами броши. Разорванные пледы… Я содрогнулась от отвращения. Добыча стервятников…
– Дженнет… – выдохнула я.
– Если бы не она, взял бы кто-то другой. А так у меня осталось от него хоть что-то.
– Ты ведь не спускалась в ров сама?
Она не ответила.
– Франсес!
– Я… я хотела попрощаться с ним, мама.
Как она нашла в себе силы это сделать? Я представляла, как выглядит обнаженный труп, который много часов пролежал на морозе. Разве недостаточно ужасов она увидела, чтобы добавлять к своим воспоминаниям еще и это? «А ты, Кейтлин? Что бы ты сделала на ее месте?»
Гнев овладел мною. Всего этого ужаса не случилось бы, если бы у Тревора не возникла глупая идея украсть что-нибудь из повозки военного обоза. Он до сих пор был бы жив, а сердце моей дочки не было бы истерзано горем…
– Но почему, – спросила я расстроенно, – почему вы решили обокрасть этот конвой?
– Нам хотелось есть, мама, – ответила Франсес, стыдливо пряча глаза.
– Вам хотелось есть? – переспросила я, не веря собственным ушам. – Но как…
– Мама, Тревора не было дома больше трех месяцев, – перебила меня Франсес, – и все то немногое, что он успел заготовить, я съела. Он пробовал охотиться, но дичь не шла. Он не хотел идти просить еду у клана. Хотя и соседям особенно нечем было поделиться. А Тревору так хотелось, чтобы я была довольна!
– Ты могла прийти в Карнох, и я бы дала тебе…
– Нет! – резко ответила моя дочь. Лицо ее исказилось болью, глаза снова наполнились слезами. – Мама, Тревор был таким гордым! Он не хотел. Я предлагала, но он наотрез отказался, сказал: «Лучше умереть, чем побираться!»
«Господи, знал бы он, что так и случится!»
– Но как вы оказались на той дороге одни? – спросила я уже спокойнее, с бóльшим пониманием.
– Двоюродные братья Тревора должны были вот-вот нас нагнать. Но что-то их задержало. А Тревор больше не мог ждать. Он боялся, что конвой снова отправится в путь, и тогда мы вообще ничего съестного не найдем. Последняя повозка осталась без присмотра, и… Нам очень хотелось есть!