Сезон зверя

И так уж получилось, что направление ей вручили именно к ним, в Дабанскую партию.

Вечером того же дня Ленка, которая не ехала в этом году в поле из-за поступления на заочную учебу, пригласила Верку к себе на чай в общежитскую комнатку и все объяснила. Оказалось, что Вадима в его годы еще никто ни разу не видел рядом с женщиной. Более того, кажется, он вообще их панически боялся. И тому была причина: Вадим платил алименты на ребенка некой молодой специалистке, которую ему когда-то едва представили. Друзья попросили оформить с ней фиктивный брак, чтобы вытащить несчастную «по семейным обстоятельствам» в райцентр из далекого села, где она должна была отработать три положенных года. Они расписались, даже не распив по бокалу шампанского, и барышня укатила к маме во Владивосток за вещами. Она хотела поуютней устроиться в райцентре, а уж потом оформить с Вадимом развод. Но подзадержалась на берегу восточного моря сначала на несколько месяцев, затем на год. А потом на имя Вадима как «законного супруга» пришел из владивостокского суда исполнительный лист на ребенка, которого он никогда не видел. Конечно, это тоже было предметом для подкалываний неудачника по женской части. Потому-то местные шутники и отправляли к нему «на прием» всех приезжающих «невест». Одна из них и назвала впервые Вадима Диметилом, спутав название антикомарина с его молдавской фамилией Митител. Прозвище приросло мгновенно и намертво. «А вообще-то он умница, – сообщила в заключение Ленка. – Ленинградский горный институт с отличием закончил. Светлая голова, но по нашей части, увы…»

«Нет, Митител-Диметил отпадает. Какой уж он ковбой… Тогда Зденек Шастель? Кстати, иностранец. Как он сам представился, биолог с чешским именем и французской фамилией… А что? Высок, спортивен, даже красив… но… кажется, если на его пути будет даже десять золотых жил и пять киногероинь, а в это время откуда-то вылетит бабочка, то он бросится именно за ней…»

Все эти два дня Зденек только и толковал о своих уникальных крылатых красавицах, пересыпая речь латинскими названиями и научными терминами. Хотя, надо отдать ему должное, для чеха говорил по-русски просто прекрасно, лишь с очень легким акцентом, похожим на прибалтийский. Он с улыбкой объяснил: «Во-первых, я был хорошим мальчиком и учился на отлично. А русский язык у нас преподают с четвертого класса, говорят, старшего брата по социализму надо уважать и знать. Так что если вам встретится чех, который плохо говорит по-русски, значит, перед вами – бывший двоечник или троечник». А во-вторых, у него была большая практика – перечитал на русском все труды о бабочках и облазил в погоне за ними почти весь Союз и Россию, переместившись в них из тщательно проутюженной Европы еще семь лет назад. И вот теперь не только забрался в Якутию, но и сумел уговорить нужных людей пристроить его на месяц-полтора в геологическую партию, куда-нибудь поближе к Полюсу холода, где, по предварительным данным, он мог надеяться на встречу с некоторыми видами бабочек, не обитающих больше нигде в мире.

«Нет, Маккена, бегающий с сачком по горам, – несолидно, даже если он и утверждает, что с его древним родом связана какая-то таинственная история. Небось, тоже вокруг бабочек… Вычеркиваем и следуем дальше… Только что вырванный из милицейских застенков Полковник – Карпыч? Точнее, Карп Карпыч, к которому уже сейчас все обращаются просто как к Карпычу. Видимо, потому, что прозвище Полковник ему самому не очень-то нравится, а произнесенные вместе его имя и отчество напоминают то ли часть скороговорки, то ли воронье “кар-кар”. Интересно, почему же он все-таки “Полковник”? Может, раньше был военным? Но если и был, то весь вышел. Конечно, как говорят, классный шурфовщик и промывальщик – золота не упустит. Но небрит, простите, немыт, еще старше начальника, к тому же мелковат и хлипковат, да и, судя по всему, большой любитель зеленого змия. А уж о красоте киногероя и говорить не приходится… Хотя собака у него просто замечательная – забавная смесь дворняжки, видимо, с лайкой. Найда. Как он сам только что сказал, дворцовых кровей. Исхудалая, конечно, жизнь потрепала не меньше хозяина, но ничего, на полевых харчах откормим…»

Будто услышав Верку, Полковник быстро и заговорщически глянул на нее, встрепенулся и в который уже раз начал крутить головой по сторонам, явно горя желанием с кем-нибудь переброситься словом, но, видимо, не зная, с кем и по какому поводу. Как всякого человека, неожиданно вырвавшегося на свободу, его переполняла беспричинная любовь ко всем окружающим, ставшим, пусть даже и случайно, соучастниками его вызволения. Выцветшие глаза неопределенного цвета, глубоко спрятанные за сиреневыми мешками век, то и дело вспыхивали счастьем бездомного пса, внезапно обретшего шикарную конуру и самого заботливого хозяина. Такую расположенность ко всему миру Верке приходилось видеть только у ребятишек дошкольного возраста.

Наконец Полковник определился, повернулся к Диметилу, обнаружив даже знание его отчества, и почти прокричал на весь салон: