Сезон

Паша вышел из конторы, пнул подвернувшуюся консервную банку, выругался. Ночью жег спички, смотрел на часы — перевалило за полночь, а мысли донимали, как потревоженный пчелиный рой. Он сел на скрипнувшей койке, пошарил голой ступней по линолеуму, придвинул тапочки, посидел так, покачиваясь, затем поднялся, включил свет и начал одеваться.

Остался за спиной спящий поселок. Несколько лампочек на столбах еще долго маячили и мерцали за плечом в такт шагам. Дорога петляла среди барханов и под яркой луной казалось белой, будто прихваченной инеем.

Издалека, в свете прожекторов виднелись срубы и шурфовые краны. Ближе была лаптевская бригада: эстакада, вагонетка на рельсах. Дергалась стрела крана, вытаскивая наполненную породой бадью, с приглушенным шумом опрокидывала ее в вагонетку, снова ныряла в забой; кэша замирал с зависшей стрелой, как удилище с заброшенным крючком замирает в руках рыбака.

Паша шагнул в освещеный круг между вагоном-бытовкой и шурфом Лаптева. В этот миг из шурфа выскочила до плеч голова бригадира в красной каске, замерла на мгновенье и провалилась в глубину. Через несколько секунд бадья с породой выехала наверх, лихо отлетела с разворотом крана к эстакаде, опрокинулась в вагонетку, а из шурфа, теперь уже медленно, снова показалась голова бригадира все в той же каске. Он перекинул ногу через сруб, спрыгнул на землю, сбросил прорезиненную мокрую куртку.

Настороженно поглядывая на Пашу, из кэша выскочил Шульц.

— В бадье ездите?! — не то спрашивая, не то утверждая, мимоходом бросил Максимов.

— Ни в жисть, начальник, — изобразил честное возмущение проходчик:

— Старая каска в шурфе валяется, Лапоть ее положил в бадью, сверху, а тут, перед устьем реле — щелк… — Затараторил, заюлил, Шульц.

— Ладно, не надо, — отмахнулся Паша, — начальник по технике безопасности увидит, полпремии скинет.

Слова оправдания и возмущения еще клокотали у проходчика в горле, но он уже смекнул, что выгодней помолчать, закашлял, заворчал под нос: и чего не спится начальнику в ночь глухую?

Игорь лежал в остывшей сушилке. Эта же половина вагончика служила предбанником. Здесь густо пахло потом и запревшей одеждой. Игорь приоткрыл мутные глаза, увидел начальника, резко сел, протирая лицо.

Почувствовал себя неловко, хотя компрессор готов к работе и «воздух» никому не нужен — не бурят. Паша подсел к нему. За перегородкой загремели кружками проходчики.

— Эй, Профессор, начальник, идите чай пить.

Паша поднялся, Игорь следом. Лаптев ругался — не успеть к утру зачистить забой, крикнул через перегородку:

— Интеллигент! Последний раз посиди за кэша.

Игорь и Паша вошли в другую половину бытовки. Шульц кивнул им, показывая на чайник и кружки. Лаптев все еще ворчал, обращаясь ко всем и ни к кому:

— Не дело так работать: пока ствол проходим, надо трех человек в смену — два внизу, один наверху. Сколько времени теряем?! Интеллигент, конечно, не отказывает, но каждый раз просить? Чего он бесплатно работать будет? Ты бы пробил ему доплату, раз у нас подряд, — бригадир неуверенно вскинул глаза на Пашу, понимал, что конторские крысы упрутся: проще принять двух новых проходчиков, чем доплатить компрессорщику. — Одного можно бы и взять, но чтоб знакомого, чтоб наверняка, а то попадется жлоб вроде Деда, возись с ним… — Бригадир ещё помолчал и добавил чуть смущенно, но с вызовом: — Достал бы Игорю корочки проходчика?! Что, у тебя в управе знакомых нет?!

Паша не ответил, отхлебнул из остывающей кружки.

— Интеллигента мы знаем, ниче мужик, работящий. А на компрессор любого можно поставить.

Лаптев надел каску, встал. За ним поднялся Шульц. Бригадир спросил еще раз Игоря, вроде бы даже обиженно:

— Пойдешь?

Компрессорщик кивнул. Шульц пошел в сушилку, кряхтя, натянул на себя резиновую робу. Игорь сел за пульт управления шурфовым краном.

Опустил бадью вровень со срубом: мол, прошу садиться! Но проходчики, поглядывая на начальника, стали спускаться по подвесной лестнице-тарзанке. Игорь, спохватившись, опустил бадью в забой. Вскоре, чуть подвывая электромотором, шурфовой кран поднял ее, наполненную породой, с грохотом опрокинул в пустую вагонетку: работа пошла вдвое быстрей.

На подземке легкой работы нет, но проходка ствола, да еще сверху вниз, — особенно тяжела, каждый человек на счету. В сменах не хватало по человеку. Славка обещал съездить в отгулы в какой-то поселок, к черту на кулички, там у него корешок — всем проходчикам проходчик. Обещал переманить. И действительно, в середине заезда на шурфы явился рыжий невысокий, худощавый парень. Чуть сутулясь, прошелся по пыльной дороге вдоль бараков: лакированные туфли, рубаха нараспашку, улыбался, показывая гребенку фикс. Рондоль, — пояснил потом, — почти золото!

Мишка Лаптев, взглянув на приезжего и скис: по виду зек, а они надрываться не любят.

— От Славки, что ли? — спросил хмуро.

— От Бича, — закивал проходчик. — Генка по ксиве, а погоняло — Хасан!

Мишка почесал затылок и сплюнул от досады.

— Славка тебе хоть говорил, что у нас пахать надо?

Улыбка сошла с лица Хасана.

— Ты чо, бугор, не слышал про меня? Степногорск, Бартогай, Акбокай…