Сезон

Замело, завыло, захрипела в своем болезненном сне пустыня. Снег, колючий, как толченое стекло, перемешался с песком, тер и кровянил кожу на лицах. Ни тебе человеческой зимы, ни осени! Ветер, как свихнувшийся художник, выписывал из песка и снега один и тот же узор, камни и железо пытался размять цепкими пальцами, чтобы превратить в пустынные разводы барханов.

Как всегда, в любую погоду в сапогах и штормовке, вдали, в серой мешанине песка и снега, показался Паша. В вагончике не выключался калорифер и было тепло. Порывы ветра доносили вой вентилятора.

Проходчики неторопливо пили чай. Были последние ленивые отпалки. А Паша маячил вдали, прикрывая плечом стынущее ухо.

Лаптев начал выстукивать дробь каблуком резинового сапога, геолог осуждающе уставился на него и Лаптев, забросив ногу на ногу, отвернулся к окну. — …ни в коем случае не соглашайтесь, — монотонно продолжил геолог, как в пустоту. — Это ваши деньги…

Была запланирована выборочная отпалка проб. Он должен указать место, проходчики — шпур к шпуру — обурят кубический метр, расстелют под ним плащ-палатку, отпалят мелкими зарядами. Ювелирная работа, дорогая, выгодная. И вдруг геолог сообщил, что начальник партии решил забрать эти деньги себе. Почему проходчики молчат? Хоть бы ругались — все легче!

— Я знаю, что пробная отпалка оформляется отдельным нарядом. А он хочет, чтобы вы сделали ее как текущую. Потом закроет наряд на своего шофера, деньги заберет… Что молчите? — повысил голос. — Не соглашайтесь бурить, пока не будет наряда на руках.

Хасан плеснул под стол выпаренную заварку из кружки. Динозавр выглянул в окно и неприлично тихо для него сказал:

— Паша идет! Мотается, будто на кочерге.

Хлопнул пустой кружкой по столу Лаптев, все столпились у окна.

Только Интеллигент, полулежа на лавке, молча курил и отхлебывал из кружки терпкий чай.

— Как же с отпалкой? — опять спросил геолог. Снял очки, и лицо его с размытыми, будто заплаканными глазами, стало беспомощным, как гаснущий луч разрядившегося аккумулятора.

Вошел Паша с вздыбившимися серыми волосами и серым лицом в мокрых подтеках, со спрессованным снегом и песком в складках штормовки.

Не здороваясь, вытянул руки над красной спиралью электроплиты.

Проходчики, как лунатики, плавно заняли прежние места, приняли те же позы, в каких слушали геолога.

— Ты что в такую погоду пехом? — криво улыбаясь, спросил Динозавр.

С трудом разлепляя замерзшие губы, Паша проговорил, не отрываясь от плиты: — Плохо дело, ребята!

— Ну, что еще может быть плохо? — взревел бригадир. — Куда хуже?

Опять кто-то на наши деньги пасть разинул?

Паша двумя руками с силой провел по лицу, размазывая песок и пыль, стряхнул ладони над плитой, спираль зашипела.

— В плановом отделе нашли закон — если прямой заработок превышает триста рублей, то все надбавки: полевые, безводные, а они у нас больше ста процентов — снимаются.

Лаптев удивленно присвистнул, и этот свист перекрыл рокот Динозавра:

— А ты что, не знал?.. Я же говорил… Говорил. Думал, нам заплатят, будто мы работаем в ноябре…

— Это что ж выходит? — вскочил Интеллигент. — Что тридцать, что шестьдесят метров за месяц, зарплата одна? Не может быть! — Он плюхнулся на лавку, вытянувшись в струнку, пристально уставился на Пашу.

— Как работать — жолдас, план давай, как деньги получать — все равно пропьешь! — тявкнул из угла Хасан.

Паша крутил головой над раскаленной плитой.

— Я перерыл все справочники — обойти закон невозможно. Закрыть наряд на тридцать метров в счет ноября начальник партии не соглашается. — Он поднял красные, воспаленные глаза. — Получите деньги только за погонные метры, ну и премия, конечно. Грамоты дадут, если хотите.

— Мы в городе этот месяц работали, да? Почему не хотят платить надбавки, которые получает каждая уборщица в поселке?

— Против нашей логики и здравого смысла — закон! — взяв себя в руки, печально изрек Интеллигент.

— Будто закон не для людей придуман?

— Он всегда против нас! — оскалился Хасан.

— Что разорались? — зарокотал Динозавр. — Ведь Отан Берибаевич обещал…

— Ничего он не обещал. А то, что говорил «молодцы» — ни к чему не обязывает. Он за вас премию получит, я — тоже. Вам отдам — ваши деньги!

— В бадье я видел твою премию, — заорал Динозавр. — Куда раньше-то смотрел? Я же предупреждал. Салага… Не знаешь, как наряды закрывают, а туда же… Начальники…

Голос у Паши дрожал, тающий в волосах снег, вместе с песком тек по лицу. Может быть, это были слезы.

— Вот бараны, сами себя по рукам бьют, — шум стал обреченно утихать.

— Еще подряд называется?!

— Я же говорил, — не унимался Динозавр, — за два месяца спокойной работы получили бы вдвое больше. Так нет, расшумелись: рекорд им подавай! — Изобразил на красной роже масленую улыбку рекордсмена с первой полосы газеты и завихлял бедрами. — Сколько раз зарекался бросить геологию, так нет, чуть запахнет весной — вожжа под хвост.

— Моя вина! — шмыгнул носом Паша. — Нужно было сразу о деньгах вести разговор. Недоглядел… Салага… Все правильно. Были бы у меня деньги на сберкнижке — отдал бы. Нет их. Ну, убейте — так мне и надо!