Сезоны

— Оленька, — смелею я, — вот что мы сделаем, — и сбрасываю рюкзаки, — дождь ведь будет. Чувствуешь? Я должен построить дворец. Я буду джином. А ты разводи костер, чтобы было светло, тепло и весело на душе. «Эх, радостно на душе! Эх, весело на душе!»

И я бросился к кедрачу и принялся махать маленьким, легким топориком, с которым уже лет десять не расстаюсь. И ложились рядом со мной хрупкие хвойные лапы. Пошло дело! А вот они — колья, а вот — продольные жерди, а вот — поперечины. Вот как!

Остов шалаша вышел кособоким. А, не беда! Лапками, лапками выровняем! Чем не дворец-хижина?

Костер уже полыхал вовсю. Дождик накрапывал помалу, но вокруг костра от жара начала образовываться сухая зона.

— Павел Родионович, рогульки нужны.

— Бу сделано, — скопировал я Райкина и тут же вогнал в землю заранее приготовленные рогатины. И поперечину сверху положил. — Готово, синьорина… С вашего позволения, — добавил я и отхлебнул из носика чайника несколько глотков.

Ледяная вода прокатилась по пищеводу и стылой массой разлилась в желудке. Короткий озноб тряхнул тело, и заныли мышцы ног.

Оля подвесила чайник над костром, встала с наветренной стороны боком к огню. Мне вдруг ни с того ни с сего пришло в голову;

— Один раз в Магадане захожу в столовую… Слышишь, Оля? Сидят две особы в шапках собольих, и на плечах соболя соответственно. А в тарелках перед ними свиной гуляш. Одна ковыряет вилкой, кусочки сала в сторону отодвигает и произносит многозначительно: «А вот мусульмане свинину не едят». А вторая, мощная такая мадам: «И евреи не едят». — «Так евреи и есть мусульмане», — говорит первая. «Что ты, что ты! Евреи христиане». — «Ах, ну да, ведь Иисус Христос был еврей!»

Оля улыбнулась и сказала;

— А у нас в группе один учился. В Духовную семинарию в Ленинграде поступал, по конкурсу не прошел и подался в геолого-разведочный. Он представляется так: «Андрей Петин — протестант-католик по различным иудейским верам».

— Заблудились крещеные, сказала бы наша хозяйка-баптистка, у которой мы жили на улице Декабристов. — Мне стало смешно. — А я в вероисповеданиях не рублю. Не помню даже, например, какая вера у китайцев. Ты знаешь?

— Буддийская в основном.

— Ну вот! А я думал. Будда только у индусов.

— Не только, — сказала Оля и, не давая мне слова вставить, заторопилась: — У вас, Павел Родионович, ноги мокрые. Вы, наверное, забыли об этом?

— Уже вспомнил, Оля, — ответил я, почувствовав снова крупную дрожь.

«Не к добру это, — подумал я. — Действительно, чего, дурак, стою пропотевший и промокший, да еще на ветерке?»

— Сейчас, Оля, я мигом высушусь. Все с себя долой! К костру — и мигом. Мигом!

Но стоило мне стянуть брюки, как опять начало колотить.

— Павел Родионович, ну, разве можно так? Быстренько становитесь вот здесь. Здесь хорошо жаром пышет.

Я подошел к костру, и благолепное тепло обдало ноги. Но странное дело, чем больше я согревался, тем больше меня знобило.

«Этого только не хватало, — злясь на себя, подумал я. — Завтра-то еще работы невпроворот. И до базы топать и топать».

— Вам нужно сейчас же просушить все как следует. Возьмите мои брюки. Берите, я говорю! Ну и что же, что коротки? Надевайте, не стесняйтесь. У меня еще тренировочные есть.

Она стянула с себя сухие шерстяные брюки, и я, бормоча слова благодарности, с превеликим трудом залез в них. И стало гораздо теплее.

Мои штаны парили, как гейзеры, и портянки поддавали пару, и два сапога походили на градирни ТЭЦ. А чайник тем временем закипел. Оля заварила чай, и я едва дождался, когда в руке у меня окажется кружка, полная горячего бальзама. Потом я выпил одну, другую, вспотел, потом остыл, выпил третью.

Оля тревожно наблюдала за мной.

И тут меня начало забирать.

— Оля, так как же насчет буддизма? — вспомнил я прерванный разговор, потому что почувствовал, что голова кружится и нужно за что-то зацепиться, хотя бы словом.

— А что вас интересует, Павел Родионович? Постойте! Сапог ваш падает!

— Что меня интересует? Что же меня интересует?..

Как же мне было нехорошо! Корежило, будто в позвоночник мне ввинчивали громадный штопор. А ноги едва поддерживают. И кожа болезненная.

— Идемте, Павел Родионович. Идемте. Вам обязательно нужно заснуть.

Оля подошла ко мне и под руку повела к шалашу. Я устроился на ватнике. Сверху Оля укрыла меня своим ватником. Укутала во что-то ноги. И я затих, скорчившись на левом боку. Лихорадка постепенно отпускала, прошиб пот.

Оля присела рядом.

— Вам лучше? Вам сейчас будет лучше. А озноб — он пройдет. Он сейчас должен пройти. Потом вам даже жарко станет. Жаль, конечно, что мешка нет. Завтра бы вы как огурчик встали и без лекарств. Это у вас просто переохлаждение. В поле же нет вирусов. Можно землю здесь есть, верно? Если нет людей, то и вирусов нет. В безлюдье какие вирусы? И вы просто продрогли. И с вами ничего не случится. Ничего не случится. Завтра мы встанем и потихонечку да полегонечку дойдем. Дотопаем, как вы говорите. Я маршрут буду вести. А вы мне где надо будете подсказывать. И все будет хорошо, Павел Родионович. Вы лежите спокойно, а я пойду, сапоги ваши досушу. А потом приду. Спите.