Сфагнум

— …вот мешок вам! — Шульга на секунду отвлекся на отражение костра в воде под ногами, отражение, похожее на калейдоскоп, много-много фрагментиков, ярких, пышных… Он не заметил… Почему и как Степан оказался перед ним, протягивая большой мешок, вроде того, в который они собирали улов днем.

— Мешок, говорю! — кричал Степан в лицо. — Слышишь меня?

Проблема была в том, что Шульга прекрасно слышал Степана. Слышимость была отличной. И видимость была отличной. Ни тумана, ни снега, ни гроз. Проблема как раз заключалась в том, что слышимость и видимость были чересчур отличными. Слышно и видно было больше, чем нужно, при всем том, что ничего такого сверхъестественного — просто как хотя бы на секундочку не посмотреть на четырехмерный костер? Степан что-то говорит, а за ним — костер. Такой красивый. И ветерок этот. Гурзуфный. И сволочет-то как, боже! И, в общем, в сухом остатке, мы имеем то, что просто не до Степана. То есть, тот что-то говорит, и это как бы важно, но очень сложно отделить Степана от не-Степана, от костра, от ветерка, от, так что там:

— …складывать будете сюда! Он когда летит, роняет много! Слышишь?

— Серый! Хомяк! — Шульга решил разделить свою ответственность за возможно неверное понимание Степана с приятелями. — Складывать будем сюда! — он потряс в воздухе мешком.

Этот жест его очень сильно рассмешил — не в последнюю очередь из-за того, как безвольно, беспомощно, моталась холстина в воздухе.

— Тьфу, пельмень! — сплюнул Степан. — Ты все понял, что я сказал? Собирайте все! Вообще! Другой возможности не будет! Роняет он много! Давай! Побежали!

Степан как-то так хлопнул Шульгу по спине, что тот дернул с места изо всех сил, засмеявшись снова. Серый и Хомяк, ухая, побежали за ним.

— Стойте, пацаны, — Шульга остановился, пробежав, как ему казалось, всего несколько метров. — Стойте! Мы на болотах. Бегать тут нельзя. Утопнем.

— Утопнем, — согласился Серый.

Хомяк стоял ритмично покачиваясь, как будто слушал ритм-энд-басс. «Утопнем! Утопнем! Утопнем!» — повторял он вполголоса, выбрасывая вперед пятерню. Сверху приятелей вдруг обдало волной воздуха, и они разом присели, всматриваясь, как и вчера, в ночное небо. Но небо безмятежно мерцало звездами, как углями большого костра.

— А где остров? Где колдун? — спросил Хомяк.

Вокруг млело ночное болото. Не было даже отсвета костра. Ощущение было такое, что они в десяти километрах от острова. Похоже, бежала троица куда дольше, чем это казалось Хомяку. Превратившееся вдруг в решето память с готовностью подсовывала сумрачное воспоминание о недавней пляске на кочках. Пляске, в которой зашлись все трое, взявшись за руки — воспоминание имело призрачный характер предутреннего сна.

— Отпускает, вроде, — сказал Серый. Звуков вокруг стало меньше, хотя, возможно, приятели просто научились ориентироваться в этом новом для себя состоянии. — Мы танцевали? Или я придумал?

Вдруг над головой расчертила ночное небо падающая звезда. Приятели онемели от красоты увиденного — звезда вдруг замедлилась и полетела величественно, как ползущий по небосводу самолет. Она даже не думала исчезать, выгорая у земли. Напротив, она набирала яркость и явственно зашипела, приближаясь к болотам. Наконец, яркая точка плюхнула в воду совсем недалеко от троицы.

— Ни хуя себе, — спокойно сказал Серый.

— Роняет, — вспомнил слово Степана Шульга. — Бежим, пацаны! Надо подобрать! Роняет!

— Кто роняет? — переспросил Хомяк на бегу.

— Он, — вспомнил Шульга местоимение, которое называл колдун. И добавил — с многозначительной интонацией Степана. — ОН!

Они припустили по болотам, не представляя, как отыщут в абсолютной темноте, без ориентиров, упавшую в кочки и мхи звезду, тщась вообразить, как выглядит звезда, сорвавшаяся с неба. Найти звезду оказалось легко: она все еще хранила оранжевый отсвет, мерцая в неглубокой болотной воде. Серый подбежал первым и бережно поднял ее.

— Теплая! Еще теплая! — крикнул он приятелям.

— Покаж! — тянул руки Хомяк.

— Охуеть, пацаны! — зачарованно выдохнул Серый.

Звезда оказалась большой, сантиметров в десять, монетой с изображением мечника верхом на коне. Монета была толстой и неровной: корявой чеканки надпись на латинице намекала на изрядный возраст найденного экспоната.

— Рыжье! — радостно вскрикнул Хомяк.

— Роняет! Носит золото и роняет! Носит золото по ночам и роняет! — вспомнил Шульга какие-то обрывки легенд, услышанных в детстве. — Живет в озере в болотах на краю земли!

— Тут же грамм пятнадцать золота! — восхищенно сказал Серый.

— Давай в мешок, — протянул Шульга холстину.

Серый, подумав, кинул монету туда.

— Гляди! — выдохнул Хомяк полуобморочно.