…Утром, готовясь к отлёту, Николас был страшно взвинчен и только что на стенки не лез. Даже Фрайманн не мог его успокоить. В конце концов и сам Чёрный Кулак помрачнел, заразившись его тревогой. Николас метался по комнате сквозь голографические экраны с заставками — Сердца Тысяч, Неккена, Циалеша, — то сбивчиво рассуждал вслух, то просто ругался, а Эрвин сидел за столом, уставившись в одну точку, и молчал. Во всей фигуре его ощущалась какая-то свинцовая тяжесть, а бледное лицо казалось вырубленным из камня.
Что ему нужно, нервно говорил Николас, не торговля, не Циалеш в составе Союза. Наоборот, это подачки, которые он готов нам кинуть. Что? Что у нас ещё есть? Неужели я прав и им нужен мантийский интервент?
Эрвин перевёл на него взгляд.
Это странно, сказал он. Но тут всё странно.
Николас остановился посреди комнаты.
Если им нужен интервент, проговорил он, глядя в голографическое фальш-окно, они могли бы получить его намного проще. Применить силу, шантажировать нас… да что там, просто потребовать с достаточной жёсткостью. У них слишком много сил, Эрвин, чтобы распинаться так, как они распинаются. Йеллен лицемерил, когда говорил, что дарит нам заводы от щедроты душевной. Они хотят что-то взамен. То, что нельзя взять силой… Эрвин, что это может быть?
Фрайманн помолчал.
Хорошее отношение, сказал он внезапно.
Николас обернулся в изумлении.
Хорошее отношение, повторил Эрвин, доставая сигарету, это единственное, что нельзя взять силой даже у самого слабого.
Николас нахмурился. Он чувствовал растерянность. Эрвин был прав, но…
Тогда почему Йеллен так держится, спросил он, чего-чего, а хорошего отношения не добиваются издёвками.
А мы очень строптивые, ответил Фрайманн, закуривая. И мы сильно провинились перед Неккеном. Неккен не может нас улещивать. Где Неккен, а где Циалеш. Значит, сначала нужно нас запугать, а потом оказать милость.
Николас вздохнул.
Да, пробормотал он, логично… Но это ничего не объясняет. Где Неккен, а где Циалеш? Зачем им наше хорошее отношение?
Я не знаю, сказал Фрайманн, я о другом думаю.
О чём?
О яхте Йеллена. Ты летишь туда один. Я боюсь за тебя, Ник.
Плечи Николаса опустились. С минуту он стоял тихо, а потом подошёл к Эрвину сзади и обнял его за шею, прижался щекой к колкому ёжику волос. Поцеловал в ложбинку под затылком. Эрвин накрыл его руку своей. Положил сигарету в пепельницу, обернулся и посадил Николаса к себе на колени. Николас прикрыл глаза, обнимая его. Эрвин притянул его ещё ближе и поцеловал в губы — медленно, нежно, замирая в соприкосновении; жёсткие пальцы его проскользнули под воротник рубашки и нашли какие-то точки на плечах и позвоночнике, нажатие на которые заставило Николаса сладко изогнуться. Но расслабиться у него так и не получилось, и Эрвин, поцеловав его в шею над горлом, вздохнул и просто прижал его к себе.
Нас нужно запугать, подумал Николас, пряча лицо у него на плече. Перед тем, как оказывать милость, Неккену нужно нас запугать… И я, похоже, приму первый удар.
…В некотором роде Йеллен сам себя обыграл. Обещанная им машина опоздала на два часа, потом не торопилась в пути, теперь директор распространялся о тонкостях терраформирования астероидных яхт… Спустя какое-то время Николас устал тревожиться, устал держать себя в напряжении, и в конце концов его одолела скука. Со скукой пришло то спокойствие, которое было так ему необходимо.
— Прекрасная работа с флорой и фауной, — сказал он, отставляя пустой стакан. — Судя по виду, им здесь комфортно.
Йеллен расцвёл.
— Да, — подтвердил он, — да. Почти не требуют ухода. Не больше, чем на настоящей планете. Правда, атмосферу приходится дополнительно придерживать силовым полем, — без всякой связи поведал он, — но как иначе?
— Здесь очень удобное расстояние до звезды, — заметил Николас, — даже удачнее, чем у Сердца Тысяч. Но если вы решите переместиться в другую систему, что случится с этим прекрасным миром?
— Ничего не случится, — удивился директор. — Включим искусственное солнце. Это приближаться к звёздам не стоит, а удаляться — сколько угодно.
Он улыбался. Карие глаза чуть прищурились, и красивое лицо Йеллена сделалось хитрым, лисьим. Николас подумал, что это можно счесть откровенностью.
— А вы считаете это место скорее яхтой или планетоидом? — спросил он, поглядев в круто выгнутый горизонт.
Йеллен опустил глаза и помолчал, улыбаясь с каким-то сожалением. Потом лирично вздохнул.
— Это яхта, — сказал он, голос его смягчился, интонации сделались почти интимными. — У неё есть порт приписки, её выпускали в космос как корабль и называется она как корабль… Но пока приходится считать её небесным телом.
— Почему?
Директор тихо засмеялся.
— Двенадцать тысяч обитаемых миров, — проговорил он задумчиво и пафосно. — И у каждого жителя навяз в зубах наш слоган. Неккен: космос доступен!.. По иронии судьбы нам, правлению корпорации, он недоступен. Мы обязаны держать руку на пульсе событий. Оставаться в центре мира, на Сердце Тысяч. Мы не можем покинуть систему.
— Зачем же вам тогда яхта? — учтиво поинтересовался Николас.