Сфера 17

Только сумасшедшие любят войну как процесс, сказал я.

Эрвин нахмурился, подумал и ответил: да, верно. Но я люблю решать боевые задачи. Минимум времени, минимум жертв.

И ты делаешь это хорошо, сказал я. Но почему ты сейчас об этом заговорил?

Потому что придётся воевать. С мантийцами.

Лицо Эрвина на этих словах приняло странное выражение; это определённо не был страх перед врагом, но это был страх. Я почувствовал смутную тревогу. Чёртовы политики, подумал я, они флиртуют, сулят друг другу уютные клетки и хорошие должности, а верные честные люди пойдут ненавидеть и умирать за них… и я сам — тоже политик. Что за дрянное занятие.

Я надеюсь, что воевать не придётся, сказал я. В эту минуту я действительно надеялся.

Эрвин наклонил голову к плечу и вопросительно моргнул.

Пока что Неккен планирует только акции устрашения и имиджевые стычки, объяснил я. Это вовсе необязательно выльется в большую войну. Союз Двенадцати Тысяч — не то государство, которое можно легко мобилизовать и повести в мясорубку. Возрождение Легиона вряд ли изменит положение дел.

Кажется, Эрвин мне поверил.

Я бы сам хотел верить в это.

…Эрвин протянул руку и провёл пальцем по моему лицу, по брови, потом через висок к ободку уха. Я повернулся к нему, потянулся за рукой. Эрвин улыбнулся, уселся, откинувшись на подушки, и затащил меня к себе на грудь. Стал меня гладить — то кончиками пальцев, то всей жёсткой ладонью, по плечам, груди, животу. От этого хотелось мурлыкать. Но глаза закрывались… Я потёрся об него и попросил — не надо, я сейчас не хочу.

Это не эротический массаж, сказал Эрвин назидательно, это реабилитационный. Для первичной релаксации. Только когда его делают, не обнимаются. Обычно.

Я засмеялся.

Ты не смейся, сказал Эрвин. Ты спи.

…Я неромантичен. Я даже подростком не верил в великие любови. Зато верил, что по натуре я одиночка, не из тех людей, которые создают семьи. Темперамент позволял мне годами обходиться без личной жизни, потому не было и повода усомниться в вере. Я представлял, что у меня будет несколько романов, более или менее бурных и продолжительных, потом я стану старше и романы закончатся, а потом, если я не хочу доживать век никчёмным стариком, лучше побыстрее сгореть на работе.

Это детское убеждение не покидало меня и в первые три недели путешествия на «Тропике». Я был счастливцем, которому довелось любить так сильно и разделённо, но я помнил, что однажды это закончится — потому что всё заканчивается.

В ночь, первую после возвращения, я допустил мысль, что может быть по-другому.

Напоследок Николас всё же открыл список литературы, который Доктор дал ему перед отлётом. Прямой необходимости в этом чтении не было. Николасом руководило то ли чувство ответственности перед Зондером, то ли простое любопытство. Он не верил, что все эти мегабайты текста — новейшие научные статьи, старые отчёты военных психологов, воспоминания ветеранов — способны пролить свет на то, что происходит сейчас. Сам же Доктор сказал, что мантийские интриги выше человеческого понимания, а Доктор был одним из лучших специалистов… Чем дольше Николас размышлял о словах Эрта Антера, тем больше сомневался в том, что мантийского агента — элитного агента, ученика величайшего мантийского учителя! — действительно могли перевербовать. Слишком тёмная получалась история. На Циа никто до последнего времени даже не догадывался о существовании этого интервента, природного мантийца, и тем более о том, что кто-то самодеятельно, втайне от всех, ведёт с ним идеологические беседы. Что за доморощенный философ такой только выискался, проповедник… поглядеть бы на него. Интересный человек, если он, конечно, действительно существует. А что мы имеем на деле, думал Николас, мы имеем полное отсутствие признаков классической интервенции, странный интерес, который мантийские разведчики к нам проявляли… и странную откровенность председателя Комитета Коррекции. Зачем вообще Антер доложился Йеллену о провале? О собственном, фактически, провале? Ведь прежде всего этот агент был (если он вообще был, чёрт побери) его сотрудником, и только потом — учеником Сана Айрве. Уж точно не из дружеского расположения Эрт Антер это рассказывал…

Кто и кого здесь пытается дезинформировать?

Мне нужно обсудить это с Доктором, решил Николас, но не сейчас, а позже. Сейчас у меня нет даже догадок — одни сомнения. А интригу, сплетённую председателями мантийских комитетов, я не пойму. Любопытно, подумалось ему, неужто Йеллен всерьёз решился на игру с аллигаторами? Впрочем, он о себе очень высокого мнения…

Если агент на Циалеше — не миф, пришло Реннарду в голову потом, то его целью может быть вовсе не интервенция. На кого он работает? Что, если всё немного проще? Элитному агенту — особую миссию. Провалить интервенцию по стандартной схеме, подточить авторитет Сана Айрве, пустить пыли в глаза директорам Неккена. И получается, что агента действительно перевербовали. Только, конечно, не люди Циалеша, а древний могучий мантиец Эрт Антер, целящий свалить мантийца ещё более древнего и могучего.