Сфера-17

– У меня любовь только одна, – сказал он, – но она вся твоя. Господи, что я говорю. Выражаюсь как герой сериала. Мелодрама. Но правда, Эрвин.

– Это не мелодрама, – мудро заметил Эрвин, – это ксеносоциология.

Николас засмеялся и попытался устроиться удобнее – головой на его груди. Эрвин опустил ладонь ему на шею, погладил, и Николас закрыл глаза.

– Говорят, Акена боится Сана Айрве, – заметил он почти беспечно.

– Я тоже слышал, – Эрвин сделал паузу. Николас точно воочию увидел, как он недоумённо моргает. – Я не знаю, как его можно бояться. Но всё равно, это хорошо.

– Хорошо, – согласился Николас. – Акена не станет воевать с ним.

– Но она не изменится, – сказал Эрвин. – И Комитет не прекратит работу. Этому не будет конца.

Николас вздохнул. Поднялся из объятий Эрвина, сел на краю постели.

– Да, – сказал он, – это не вселенское братство. А разве когда-то было по-другому? По крайней мере война остаётся холодной. Я теперь думаю о Циа, Эрвин. Вернее, о планах Акены на нашу социальную аномалию. Ей нужен был Легион, чтобы чувствовать себя защищённой. Теперь он ей необходим. И делать его придётся из Народной Армии. Из элитных её частей.

Николас поймал себя на том, что говорит рублеными фразами, как Эрвин; это его позабавило. Эрвин моргнул и наклонил голову к плечу. Некоторое время он смотрел на Николаса, озадаченно хмурясь. Потом удручённо покачал головой.

– Тогда я уйду в отставку, – сказал он. – Иначе мне придётся этим заниматься.

Николас усмехнулся. «Ах, железяка, – подумалось ему, – если бы мы могли просто уйти в отставку… У нас будет ещё три недели отпуска, и всё».

– Эрвин, – сказал он негромко, – если ты не будешь этим заниматься, этим будет заниматься кто-то другой.

Чёрные глаза Фрайманна сузились.

– Человек, который боится Манты и ненавидит её, – продолжал Николас. – Однажды леди Тикуан отдаст приказ, и он его выполнит. Возможно, в тот момент он будет стоять на мостике «Трансгалактики». Этого нельзя допустить.

На минуту лицо Эрвина утратило всякое выражение. Потом он обречённо вздохнул.

– В конце концов, – сказал он, – ты всё-таки меня перевербовал.

Эпилог

В этих местах серебряная пустыня подбиралась к самому морю и уходила в него, как бесконечный пляж. Одаль высились скалы, изломанные прибоем. В их расщелинах ютились лишайники и кусты. Сейчас царствовала весна, и даже эти сирые просоленные растения выглядели нарядно.

Морем владел весенний штиль. Оно казалось огромной серебряной пластиной: лишь на несколько тонов цвет его отличался от песка. Только на самой кромке воды иллюзия исчезала. Раковины и морские хлебцы лежали тут и там, между ними сновали крупные, с кулак, водомерки. Эти места от ближайшего посёлка отделяла сотня километров, поэтому раковины оставались нетронутыми – огромные, извилистые, игольчатые, они дожидались шторма, который превратит их в серебристый песок.

Солнце медленно опускалось в тихие воды. Свет его рассекали узкие далёкие тучи, похожие на перья. В вышине парили два крупных ящера-рыболова с роскошными, необтрёпанными ещё весенними хвостами. Николас смотрел на них и гадал, как они залетели так далеко на север. Павлиньи рыболовы обитали дальше к югу, по берегам солёных рек. По-настоящему жарких дней ещё не случалось, лететь в холода им было совершенно ни к чему…

Эрвин вышел из моря довольный, со смеющимися глазами и немедленно сгрёб Николаса в охапку. Тот чертыхнулся: вода не прогрелась, Эрвин был холодный как ледышка. Но отталкивать его не стал. Обнял за шею, закрыл глаза и послушно лёг на песок, доверяясь объятиям. Губы у Эрвина были солёные, и щёки тоже, и уши… Он целовал Николаса словно после долгой разлуки, словно жаждущий, добравшийся до пресной воды, или ребёнок, дорвавшийся до подарка. Держал крепко.

– Хватит, – выдохнул Николас наконец, – не надо, Эрвин…

Эрвин усмехнулся, отпустил его и накинул на плечи полотенце. Николас сел и стал методично стряхивать с рубашки песок. «Вернуться вечером или вставать затемно, – думал он. – Вот вопрос… До Плутоний-Сити три часа лёту».

Это были земли его отца. Ферма-поместье, кормовые пляжи. Весной и летом они скорее напоминали курорт, но сюда никто не ездил. На Циалеше было слишком мало людей и слишком много красивых мест, чтобы искать экзотики.

В нескольких километрах отсюда стоял старый дом. Простенький ИскИн отечественного производства держал его в порядке, бесконечно ожидая хозяина, и дождался. Проходя по пустынным комнатам, Николас чувствовал себя странно: точно детство, прошедшее здесь, было не вполне его. Отдельные годы, оставшиеся в памяти, но и родившиеся в ней же, словно прочитанный роман. Детский ударопрочный лэптоп, игрушечные крейсера, силовая сетка для игры в трёхмерные стратегии, безделушки матери, инструменты отца, и ещё дальше, дальше в забытое прошлое – дедов гараж за окном, чьи-то старинные ожерелья в шкатулках, фотографии безымянных предков.

«А ведь Эрвин не сможет вернуться домой, – подумал Николас, остановившись у стены с фотографиями, – никогда… Я никогда ему не напомню».