Они зашагали длинным коридором; кажется, переходили в другой корпус глубоко под землей. Вскоре возникла другая дверь, и замок вновь открылся по отпечаткам пальцев Кальдена. Мэй двигалась за ним, голова шла кругом — ее интриговал его поразительный уровень доступа, она слишком опьянела и не задумывалась, мудро ли это — бродить по лабиринтам с каллиграфическим человеком. Лифт опустился этажа на четыре; они вышли в очередной длинный коридор, затем на очередную лестницу, а по ней опять вниз. Вскоре Мэй надоело носить второй бокал, и она допила.
— Куда его деть? — спросила она. Ни слова не сказав, Кальден забрал у нее бокал и оставил на нижней ступеньке лестницы, по которой они только что спустились.
Да кто он такой? У него есть доступ к любой двери плюс анархистская жилка. Ни одна живая душа в «Сфере» не бросила бы здесь бокал — это равносильно великому злодеянию против природы, — и ни одна живая душа в «Сфере» не отправилась бы в это странствие посреди корпоративного ивента. Глухой голосок у Мэй в мозгу бубнил, что Кальден наверняка смутьян и они двое нарушают некоторые или все правила и протоколы.
— Я так и не поняла, чем ты тут занимаешься, — сказала она.
Они шагали по сумрачному коридору — он шел слегка под уклон и, похоже, вообще не заканчивался.
— Да особо ничем. Хожу на совещания. Слушаю, высказываюсь. Это все ерунда, — ответил Кальден, бодро шагая впереди.
— Знаешь Энни Эллертон?
— Конечно. Обожаю Энни. — Он снова обернулся. — Эй, а у тебя остался тот лимон?
— Нет. Он так и не пожелтел.
— Эх, — сказал Кальден. Он глядел на Мэй, но взгляд на миг остекленел, словно был призван прочь отсюда, в глубины сознания, где требовалось провести краткие, но решающие подсчеты.
— Где мы? — спросила Мэй. — Как будто в тысяче футов под землей.
— Не вполне, — сказал он, вновь фокусируясь. — Но близко к тому. Знаешь «Проект 9»?
«Проект 9», насколько понимала Мэй, — всеобъемлющее название всех секретных исследовательских проектов «Сферы». Что угодно, от космических технологий — по мнению Стентона, «Сфера» могла сконструировать и построить сильно усовершенствованные многоразовые космические корабли — до, по слухам, записи гигантских объемов информации в человеческую ДНК и открытия к ней доступа.
— Мы идем туда? — спросила Мэй.
— Нет, — ответил Кальден и открыл следующую дверь.
Они шагнули в зал размером с баскетбольную площадку; десяток тусклых прожекторов уставились на огромный металлический контейнер, куда поместился бы автобус. Стенки гладкие, отполированные, опутаны хитросплетением мерцающих серебристых труб.
— Похоже на скульптуру Дональда Джадда,[23] — сказала Мэй.
Кальден просиял:
— Как хорошо, что ты это сказала. Он меня очень вдохновлял. Он однажды сказал, мне ужасно нравится: «Есть всё, что есть, и всё на его стороне». Видела его работы вживую?
Дональда Джадда она знала лишь поверхностно — несколько лекций по истории искусств, — но не хотела разочаровать Кальдена.
— Нет, но я его обожаю, — сказала она. — Эту его тяжесть.
И в его лице прочла нечто новое — некое уважение или же интерес, словно в этот миг стала трехмерной и неизменной.
А потом все испортила.
— Это он для компании сделал? — спросила она, кивнув на красный контейнер.
Кальден рассмеялся, снова глянул на нее — интерес не ушел, но явно отступил.
— Да нет. Он давным-давно умер. Это просто вдохновлено его эстетикой. Вообще тут машина. То есть внутри машина. Накопитель данных.
Он опять посмотрел на Мэй, ожидая, что она закончит его мысль.
Ей не удалось.
— Это Стюарт, — наконец сказал Кальден.
Мэй ничего не знала о накопителях данных, но в целом подозревала, что для хранения такой информации не нужно столько пространства.
— И это все про одного человека? — спросила она.
— Ну, тут исходники плюс ресурсы для прогона любых сценариев. Каждый файл размечается так и эдак. Все, что видит Стюарт, сопоставляется с остальными нашими видео, и так мы картографируем мир и все, что в мире есть. И, естественно, видео с камер Стюарта в разы детализированнее и многослойнее, чем с потребительской камеры.
— И зачем хранить это здесь? А не в облаке или где-нибудь в пустыне?
— Ну, одни развеивают пепел, другие любят могилку поближе к дому.
Мэй не совсем поняла, к чему он это, но решила, что признаваться не стоит.
— А трубы — это что? Электричество? — спросила она.
Кальден открыл рот, помолчал, улыбнулся:
— Нет, это вода. Тонны воды, охлаждение процессоров. Вода бежит по трубам, охлаждает всю систему. Миллионы галлонов в месяц. Хочешь хранилище Сантос посмотреть?
Он провел ее через дверь в соседний зал — такой же, и в центре тоже огромный красный контейнер.
— Предназначалось для другого человека, но тут вылезла Сантос, и отдали ей.